— Вы что, не видите — это Джеффри!
— Лично я — нет, — заверила Корделия, — это Ален, честное слово, он помолвлен со мною. Мой нареченный, — с нежностью осмотрела она молодого человека.
— Да вы с ума посходили, я вижу здесь одного Грегори! — завопила Алуэтта.
— Зайка моя, — сказал Джеффри, — ты что, сомневаешься во мне?
Скользнув рукой по талии Ртути, он приблизился и прижал ее к себе.
— Прелесть моя, чудо природы! Как давно я не видел тебя, не прикасался к тебе, не обнимал тебя, не целовал, не чувствовал твое дыхание на губах… я умираю от голода без твоих поцелуев…
Лицо Корделии вытянулось при этих словах. Взор Ртути устремился на него почти помимо ее воли. Она стояла окаменевшая, завороженно внимая его речам и не в силах сделать ни шагу ни назад, ни вперед — к возлюбленному.
И хорошо, что она не сделала последнего.
— Почему ты не обнимешь меня? — продолжал ворковать он. — О! Вот так встреча! — Выпустив ее, он шагнул к Корделии. — Прекраснейшая из прекрасных, почему ты не откликнешься мне любовью с той же силой, которая влечет меня к тебе?
Корделия затрепетала, она не могла поверить, что остальные не видят в нем Алена так же отчетливо, как она. Ее, так же как и Ртуть, вдруг охватил совершенный паралич воли — она не могла сдвинуться с места и лишь смотрела как зачарованная.
Ален подошел ближе, погладил ее по щеке, взял ее лицо в ладони, привлекая к себе.
Корделия попыталась заговорить, но не могла вымолвить ни слова. Она будто таяла в его руках.
— Ален… ты никогда не изъяснялся мне в любви при посторонних…
— Но ты же здесь, перед посторонними, и я не могу ничего сделать, — отвечал он, глядя на нее сверху вниз с такой нежностью, что у нее захватывало дух, и она совершенно не могла совладать с чувствами. — Ты пришла сюда вместе с другими, сладчайший бутон на древе жизни! — И губы его потянулись к ее устам.
— Нет! — Корделия вырвалась, чувствуя, как от этого разрывается ее сердце. — Я не стану целоваться с человеком, который минуту назад ласкал другую!
— Так что же мне оставаться всеми покинутым? — проворковал Ален, оборачиваясь к Алуэтте. — И там, где ты пройдешь, твои шаги освежают землю, там, где ты пройдешь, растут цветы, которые, как и ты, украшают землю. О, леди изысканных форм и совершенных черт, ведь ты не отвернешься от меня, как другие!
— О, Грегори, что ты говоришь? Как могу я допустить такое? — Алуэтта замерла на месте, но "голова ее уже потянулась к нему, ресницы опустились, губы раскрылись, как лепестки бутона, влажные от росы.
— Не-е-ет! — Корделия вспомнила как Алуэтта пыталась отбить у нее Алена, и вся ее ненависть разом вспыхнула в ней. Она прыгнула на нее, готовая растерзать соперницу.
Ален тут же просунулся меж ними, заклиная, щекоча своим дыханием:
— Один поцелуй, всего один поцелуй, молю, дорогая! Я умираю от голода, от жажды, меня сжигает огонь — я горю от любовного томления! Подари мне мед твоих губ, пока я не умер!
— Он мой! — закричала Корделия.
— Нет, мой! — Алуэтта выхватила меч Ртути из ножен — и тут же замерла, увидев клинок в руке. — Что я делаю? — растерянно пробормотала она.
— Ты идешь ко мне! — сказал ей Грегори, протягивая руки. — Брось этот острый обломок железа и внимай моим мольбам. Ах, цветок радости, не оставляй меня надолго!
Но звенящий клинок, еще вибрируя от ножен, разбудил в Алуэтте воспоминания о ножах во тьме, нацеленных в женщин, которые с такой ненавистью и презрением смотрели на нее. В лицо ей как будто выплеснули ушат ледяной воды, пробудив ее от транса, и она отвернулась от молодого человека с криком:
— Ты не Грегори, если ты Ален!
— И не Ален, если ты Джеффри! — Воскликнула Ртуть, краснея как маков цвет.
— Он не может быть никем из них! — присоединилась Корделия. — Но как ему удается быть похожим на всех троих?
— Потому что все женщины красавицы, и особенно вы втроем! — возразил Ален. — И разве не каждая из вас заслуживает сердечного влечения?
— Она так определенно и думает, — одарила Ртуть яростным взором несчастную Алуэтту.
Взор красавицы метался между разгневанной воительницей и невестой принца.
— Это все, что ты хочешь сказать женщине, которая украла твой меч?
Горячая краска растеклась по щекам Ртути, напомнив ей: меч — гордость воина, и в нем заключена его честь. Потеря меча считалась позором. Алуэтта схватила ее, удерживая от нападения — но Ртуть только сунула пальцы в рот, издав разбойничий посвист такой силы, что Алуэтта выронила меч, зажимая уши — и Ртуть немедленно подхватила его на лету, не дав удариться о землю. Теперь клинок оказался направлен на Алуэтту, в шести дюймах от горла.
— То, чем легко завладеть, легко и потерять, — повторила она давно знакомый разбойничий девиз.
Джеффри поморщился:
— Я же близко, радость моя. Не надо меня так высвистывать.
В этот момент Ртуть почувствовала себя стрелкой компаса, которой управляет магнит Джеффри, пытаясь сбить с верного курса — но она старалась не смотреть ему в лицо, уставившись на сороку, сидящую на дереве.
— Этим свистом я зову не тебя.
— А кого же тогда? — искренне удивился Джеффри, старательно обходя ее, чтобы оказаться у нее перед глазами. — Не другого же человека, ведь ты всегда была мне верна, с твоей верностью может сравниться только твоя любовь — и моя верность! Зачем же нам посторонние?
В ответ по дороге простучали копыта, и вмиг перед ними просунулась лошадиная морда — как раз между Ртутью и его лицом. Она облегченно запрыгнула на спину скакуна и закричала:
— По седлам, леди! Здесь что-то не то, это чары! Не может один человек быть тремя нашими женихами! По коням, и быстрее смываемся отсюда.
Простим некоторую вольность выражений этой юной разбойнице, получившей воспитание на полях сражений и в обществе диких мужчин.
— Как это — по коням? — проворковал Джеффри, устремляясь к ней и с мольбой протягивая руки. — Ах, неужели ты покинешь меня теперь, в такой момент, после всего, что между нами было? Меня, так страстно жаждущего тебя, сгорая огнем нетерпения и страсти, меня, живущего лишь одной надеждой — коснуться твоей нежной кожи, вкусить твоих уст!
Корделия заставила себя повернуть голову в сторону.
— Ты не имеешь на это права, потому что Ален никогда не говорил таких слов прилюдно!
— Коснуться кожи и уст? — с негодованием воскликнула Алуэтта. — Разве так говорил Грегори со своей сестрой? Только передо мной он произносил такие слова!
— Это не Грегори, а Ален!
— Это ни то ни другое! — окрик Ртути прозвучал рядом с ними, как удар бича. — По коням, пока не поздно, леди, это чародейство — он хочет проникнуть в наши души!
