Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Мелкие камешки, заставлявшие велосипед слегка подпрыгивать, оживили и другое воспоминание: о ночной скачке на лошадях. Эмили тогда была совсем маленьким ребенком, завернутым в остро пахнувшие шкуры и что-то меховое, темно-коричневое, лишь ее крохотное лунообразное личико торчало из теплого кокона; и еще она вспомнила руку женщины (матери?): не воскресив в памяти ни ее лица, ни запаха, ни даже имени, она помнила лишь эту руку, которая прикрывала ей рот — Эмили никак не удавалось держать его закрытым — и ноздри от бешеных порывов ветра.
Несмотря на скорость, спуск к мельнице Скидби показался ей истинным блаженством, точно двигалась не она, а пейзаж, расстилавшийся по сторонам, словно полотно художника.
Въехав в Литл-Вейтон, прямо посреди дороги Эмили увидела гусей и принялась лихорадочно звонить. Птицы разбежались, и лишь одна, вытянув шею, попала в переднее колесо. На перчатку девушки брызнули капли крови. Она услышала, что за ней кто-то бежит. В деревянных башмаках, догадалась она по равномерному клацанью, которое раздавалось при каждом шаге бегущего. Мужчина заорал, приказывая ей спешиться и оплатить убытки, но Эмили сомневалась, сможет ли она затормозить на склоне так, чтобы не упасть.
— Обратитесь к Джейсону Фланнери в усадьбу Пробити-Холл Чиппенхэма! — прокричала она своему преследователю. — Он очень щедрый!
Эмили путешествовала два или три часа.
Сначала путь лежал через холмы; к счастью, разница уровней отдельных участков дороги не превышала двадцати метров, так что велосипед двигался почти без ее участия, замедляя ход при подъемах, не настолько крутых, чтобы заставить его вздрогнуть, податься назад и завалиться набок, затем вновь набирал скорость на спусках, настолько пологих, что девушке не грозила никакая опасность.
Когда местность выровнялась, Эмили снова заработала педалями.
Быстрая езда девушке нравилась: ей словно наложили прохладный компресс на глаза и лоб, что приятно сочеталось с мелькавшей по сторонам дороги весенней, еще свежей и чуть терпкой листвой деревьев.
Из-за шума вращающихся педалей и звяканья металлических частей велосипеда она не слышала щебета птиц, но зато видела, как они вспархивали над полем, потревоженные посторонними звуками, и некоторые описывали дугу так близко и с такой решимостью, что Эмили поневоле наклоняла голову и закрывала глаза.
И, продолжая ехать с открытым ртом, поневоле проглотила несколько ни в чем не повинных насекомых.
Лишь переезжая по мосту через речку Лоунс, Эмили осознала, насколько она удалилась от Чиппенхэма.
Камни центральной опоры — упирающейся в речное дно и поддерживающей мостовой настил, неровный, с резкими перепадами, — уже окрасились в пурпурно-фиолетовый цвет, предвестник «обволакивающих» сумерек, характерных только для Англии; этого явления безумно боятся горничные, вдруг замечающие, что белоснежные наволочки и простыни приобрели отвратительный сливовый оттенок, да еще, пожалуй, любители шерри, которые, желая избежать превращения любимого нектара в баклажановый сок, спешно удаляются от окон, выходящих в сад (хотя, как известно, это лучшее место, чтобы насладиться шерри, особенно если в саду растет фигурно подстриженный тисовый кустарник, бронзовые тона которого прекрасно сочетаются с коричнево-золотистым вином).
На глади неприметной речушки Лоунс образовались черные впадины, а заросли прибрежного камыша с каждым мгновением становились все гуще и темнее.
Эмили понимала, что до Чиппенхэма ей не добраться раньше чем через три часа. И это еще при условии, что на нее не нападет собака и шины «Данлоп» не прорвутся от осколков или острых камешков, но, главное, если она не заблудится в бесконечном переплетении дорог и дорожек, змейками вьющихся через поля.
Впервые со времени побега она решила остановиться и зажечь велосипедный фонарь.
Из ручейка, который, очевидно, был притоком Лоунс, Эмили набрала воды, чтобы залить в верхний отсек карбидной лампы «Друг туриста». Девушке было известно, что нужно подождать, пока от химической реакции между водой и карбидом кальция создастся давление, достаточное для того, чтобы газ начал поступать в горелку, но вот сколько времени придется ждать, она не знала. Джейсон, помнится, говорил, но она не обратила на это внимания, слишком поглощенная тем, чтобы справиться с разочарованием от того, что получила в подарк велосипед вместо лошади, о которой так долго мечтала, — лошадям не требуется никакой фонарь: Эмили вспомнила, как они скакали в ночи, преодолевая препятствия с той же легкостью, что и в разгар дня.
Какой-то зверек, должно быть, барсук, испуганный звуком велосипеда, свалившегося набок, метнулся под куст бузины, оставив после себя крепкий запах, который Эмили приняла за запах ацетилена. Она тут же чиркнула зажигалкой и поднесла ее к горелке. Вспыхнул слабенький, еще робкий, сине-голубой огонек. Затем, по мере того как выравнивались пропорции между воздухом и ацетиленом, пламя стало светлеть, а потом и вовсе стало белым. Спрятавшийся в кустах барсук шумно засопел, а потом издал что-то вроде приглушенного дребезжания. Девушка уважительно его поприветствовала, забралась на велосипед и поехала, изо всех сил работая педалями.
Стоило «Нью рапиду» оказаться на выщербленной чиппенхэмской мостовой, как Эмили увидела множество огней, двигавшихся в ночи.
Оказалось, навстречу шел Джейсон, который отправился на ее поиски, прихватив с собой несколько добровольцев.
Среди них были и Гораций Тредуэлл, и по-прежнему похожий на хорька Сприггс — Эмили находила, что от него и пахнет хорьком, и бакалейщик Чемберлен, и Джон Галлахер, и преподобный отец Эгатерст, замыкавший шествие и пытавшийся по мере сил защитить от ветра церковный подсвечник, который он имел глупость взять с собой.
— Вам бы стоило слезть с машины, мисс О’Каррик, — сказал Тредуэлл. — Это не лучшее времяпрепровождение для девицы, которая через две недели выйдет замуж. Если, конечно, никто не воспрепятствует вашему союзу, — прибавил он, направив фонарь на священника, который из-за печеночной недостаточности имел почти такой же цвет лица, как и луч, которым Тредуэлл его ослепил.
Цвет лица был не единственной приметной чертой внешности Эгатерста: нет, он не отличался уродством, от которого люди опускают глаза, но в его физиономии одно на редкость не сочеталось с другим, словно было лишено полагающейся ему пары. Нос его, длинный и тонкий, как лезвие, нависал надо ртом, напротив, таким пухлым и объемистым, что верхняя губа почти касалась ноздрей; левое ухо преподобного отца — большое и оттопыренное (если верить слухам, Эгатерст в детстве получал больше оплеух — и только с левой стороны, — чем все остальные чиппенхэмские сорванцы, вместе взятые) — резко контрастировало с правым, маленьким и прижатым к голове, и так во всем, вплоть до пальцев ног: правые нагло выпирали из-под верхней части ботинка, в то время как левые — скорчившиеся и тесно склеенные друг с другом — словно стремились исчезнуть под подошвой.
— Рассчитываю на вас, отец, что вы не забудете про обязательный вопрос.
— Вопрос? Какой вопрос?
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
