Но не будем останавливаться на том, как именно кельтские народы повлияли на куртуазную литературу. Это уже другая опера, в которой кельты не принимают непосредственного участия.
Нам придется перейти к теме, печальной как сама смерть Артура. А именно: в тот самый момент, когда уже более или менее просвещенная Европа начала зачитываться рыцарскими романами, мир кельтских окраин стал шатким и хрупким.
Началось все несколько раньше, когда над кельтскими странами нависла первая серьезная угроза: место полуголых ирландских пиратов заняли викинги. Теперь уже они стали наводить ужас на мирных мореплавателей. Но не только на них. Викинги высаживались на побережьях, убивали, грабили, жгли монастыри и, как филолог не премину заметить, уничтожили при этом массу ценнейших рукописей как на латинском, так и на кельтских языках. Так и хочется этим разбойникам руки-ноги оторвать, но уже поздно. Впрочем, если бы у кого-то была возможность противостоять викингам, то и без меня бы им конечности поотрывали и головы снесли за милую душу. Но, по всей видимости, противостоять им на тот момент никто не мог. Последствия набегов викингов на кельтские окраины были плачевными: на протяжении более чем двухсот лет береговая линия подвергалась периодическим разорениям, а кое-где викинги проникали и дальше и захватывали земли кельтов.
В 839 году скандинавы основали свое королевство на севере Ирландии, и только в начале XI века ирландцы под предводительством короля Бриана Бору смогли их победить.
Разумеется, укрепившиеся на Изумрудном острове скандинавы стали наводить там свои порядки: так появились в Ирландии первые города и замки. До того даже Темра (или Тара), королевская резиденция, была просто большим поселением и на город никак не походила. Даже столица современной Ирландии, город Дублин, тоже был основан викингами. Так что с известной натяжкой можно сказать, что и от викингов была какая-то польза, но вреда и для Ирландии, и других кельтских стран было гораздо больше. Бретань, например, до скандинавских набегов была вполне процветающим государством, наводившим страх на соседнюю страну франков. Но после разорений прибрежных городов и поселений (а Бретань омывается морем с трех сторон, и фактически полстраны там жило и до сих пор живет на побережье) что-то надломилось, и дальше началась многовековая история постепенного подчинения все более и более сильной Франции. Уэльсу, Корнуоллу, Шотландии и острову Мэн, а позже и Ирландии пришлось иметь дело с хитрым и сильным врагом — Англией и тоже расставаться с независимостью.
Французы и англичане, воспитанные на чтении артуровских романов, совершенно не задумывались о том, что покоряют наследников того самого великого короля. Как обычно бывает, соседей, потерявших независимость и былую славу, со временем стали считать диковатыми, недалекими и некультурными. И уже веке в пятнадцатом ни одной придворной даме не пришло бы в голову хвастаться знанием бретонского языка.
Так что придется закончить эту главу на печальной ноте и процитировать «Смерть Артура» Томаса Мэлори в переводе И. Берштейн: «И более про Артура я ничего не нахожу в моих верных книгах, и про смерть его я тоже больше ничего надежного и достоверного не слышал, кроме лишь того, что на корабле, его увезшем, были три королевы: одна была сестра короля Артура королева Фея Моргана, другая — королева Северного Уэльса, а третья — королева Опустошенных земель…
Однако многие люди во всех краях земли Английской полагают, что король Артур не умер, но был по воле Господа нашего Иисуса перенесен отсюда в другие места; и говорят, что он еще вернется и завоюет Святой Крест. Я, однако, не стану утверждать, что так будет, вернее, скажу: в этом мире он расстался с жизнью. Но многие рассказывают, будто на его могиле написано так: "Hie jacet Arthurus rex quondam rexque futurus[5]"».
Но пока что о возвращении Артура ничего не слышно…
Глава 16. Ты никто и звать тебя никак
Да они все, все у нас отняли, даже имена! — кипятился валлиец Даррен Льюис, преподаватель английского в одной из московских школ. — Вот скажи, почему у меня фамилия Льюис?
Не дожидаясь ответа (мне-то откуда знать?), он продолжил:
— На самом деле моего предка звали Ллевеллин. Но нету, понимаешь, нету такого английского имени. А сохранять валлийские нам было нельзя. Был Ллевеллин — стал Льюис… А какие у нас раньше были красивые имена! Существовало что-то вроде русских отчеств. Например, Ллевеллин ап Давид. «Ап» значит сын. У некоторых имена состояли из восьми частей, то есть по имени можно было узнать сразу о восьми поколениях. Но их запретили. Ты можешь себе это представить — запретить имя?
А еще валлийцам насильно придумали фамилии.
Даррен тряхнул пепельными локонами и раздраженно отставил пластиковый стакан с чаем. Мы сидели в университетском буфете МГУ: Даррен решил присоединиться к моим студентам, изучающим бретонский, и часто комментировал мои высказывания словами «…а вот у нас в Уэльсе». Получалось очень интересно и познавательно.
— …У нас в Уэльсе вообще говорят, что половина валлийцев носит фамилию Джонс, а остальные Дэвисы. Это шутка, конечно, есть и другие фамилии: Дженкинс, Льюис и прочие, но правда то, что разнообразия никакого. А все почему? Фамилии нам искусственно придумали англичане. Не было у нас фамилий, понимаешь, не было!
С одной стороны, его монолог выглядел уж слишком пылко — сколько народов за всю историю подвергались более серьезным гонениям! Численность одних сокращалась в разы из-за геноцидов, другие подвергались массовым репрессиям, депортациям… В конце концов, у меня тоже фамилия русифицированная, но моих предков это мало волновало: в отличие от многих соплеменников живы остались, и то спасибо, а там, как говорится, хоть горшком назови, только в печь не ставь.
Для большинства современных жителей Западной Европы, где последняя война прогремела в середине прошлого столетия, физическое истребление — это какая-то непонятная штука, которая случается в «диких» странах с «нецивилизованными людьми». И прикинуть это на себя сложно. Разве что ирландцы могут считаться за исключение: мир на севере острова наступил не так уж и давно.
Поэтому большинство современных западноевропейцев как-то больше упирают на так называемый культурно-лингвистический геноцид. Много говорят о потере идентичности, адекватного самоощущения и так далее. Но если перестать рассуждать в стиле «нам бы ваши проблемы!», то гнев моего собеседника понятен. Запретить человеку использовать свое имя — это все равно что сказать: «Ты никто и звать тебя никак». И для представителей современных кельтских народов это унизительно. Иногда из чувства протеста представители нацменьшинств используют два варианта имени: одно «паспортное», а другое «национальное». Бывают забавные ситуации. Я была очень удивлена, когда случайно узнала, что одного моего старшего коллегу по кельтологическому цеху ирландца Шеймаса на самом деле (то есть по паспорту) следовало называть Джеймс. Рассказывали мне также об одной ирландке, которая для своих была Эвелин Мак-Гава, а для посторонних Лин Смит. И Мак-Гава, и Смит хоть и звучат не похоже, на самом деле это одна и та же фамилия, и если бы эта дама захотела переделать свое имя на русский манер, то с тем же успехом стала бы Линой Кузнецовой.
