Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Для гонщиков это тоже был непростой вопрос: отгоняться во Франции, по сути завершить гонку, а потом ради одного дня опять куда-то лететь и снова гоняться. Французская сторона тогда пошла нам навстречу: взяла урегулирование всех интересов гонщиков на себя.
Резонанс в спортивных кругах Европы приезд Тур де Франс в Москву тогда вызвал большой. Но мероприятие оказалось разовым. С одной стороны, для Национального фонда спорта затраты оказались слишком велики и их не посчитали оправданными, с другой — идея завершать гонку в Москве шла вразрез с исторически сложившимися принципами Тур де Франс — где бы не стартовала гонка, по каким городам не пролегал бы ее маршрут, финиш должен быть в Париже на Елисейских полях. Любой иной вариант в определенном смысле девальвировал бы гонку в глазах французов. А этого организаторы не могли допустить.
Еще одна идея применительно к Тур де Франс возникла у меня в связи с Олимпийскими играми. Дело в том, что сроки проведения летних Игр очень часто накладывались на то время, когда во Франции разыгрывалась «Большая петля». Сейчас эти два соревнования немного разведены, а раньше это было серьезным препятствием для участия в Играх многих сильных иностранных гонщиков. В Международной федерации велоспорта я тогда выступил с предложением сделать Тур де Франс в годы летних Олимпиад выездным. Проводить его в рамках Олимпиады по стране, проводящей Игры, давая старт гонке на стадионе в день открытия Игр. На этом же стадионе в день закрытия сделать финиш. Понятно, что подобная гонка может быть сильно разбросана по стране, но мы же проводим олимпийские марафоны за пределами города?
Такая схема давала возможность как бы протащить олимпийскую идею сквозь всю страну, дать людям самое ценное, что вообще бывает в Олимпиадах — чувство сопричастности, соучастия в великом мероприятии. Пусть это будет только один день — но будет же!
К сожалению реализовать эту идею не получилось.
Глава 10. Человек, который не любил спортВ марте 1983-го меня вызвали на беседу к Марату Грамову, который как раз тогда пришел на место Сергея Павлова. Он пригласил меня к себе в кабинет и сказал: «Есть мнение, что вам нужно поработать моим заместителем».
Я, честно говоря, был уверен, что подобные словесные конструкции могут встречаться только в кино. Даже переспросил:
— Марат Владимирович, а чье мнение? Я же вроде не к кому-то иду работать, а к вам?
Он не стал уточнять — просто повторил:
— Есть такое мнение.
После той беседы я даже куратору своему позвонил в отчаянии. Спрашиваю его: «За что из «Динамо»-то меня выгоняете? Возвращаться в государственную систему управления не хотелось страшно. Но пришлось.
Отвечать я стал у Грамова за футбол, хоккей и зимние виды спорта. «Зима» была мне понятна, с футболом оказалось сложнее — я угодил в самый эпицентр скандала с Вячеславом Колосковым. У него после какой-то поездки отобрали на таможне томик Мандельштама, выпущенный издательством «Посев» и попадавший в связи с этим в перечень запрещенной в стране антисоветской литературы. Соответственно перед Вячеславом Ивановичем замаячила совершенно реальная перспектива стать невыездным.
Допустить этого было нельзя: в этом случае наша страна теряла бы своего представителя в УЕФА и ФИФА. И как раз мне пришлось утрясать ту историю в ЦК. Это удалось — Колосков отделался легким испугом.
Грамов Вячеслава Ивановича не любил — возможно, потому, что тот далеко не всегда исполнял указания, которые спускались «сверху». Эта самостоятельность безумно Марата Владимировича раздражала, к тому же он был фантастически консервативен.
Помню, вернулся из какой-то командировки и говорит мне:
— Знаешь, вчера прилетел, выхожу в аэропорту в зал для правительственных делегаций, а там Колосков сидит — в джинсах. Это вообще что такое?
Я даже вздрогнул и незаметно скосил глаза на брюки — убедиться, что сам на работу не в джинсах пришел. А тут — человек в самолете летел, с каких-то международных соревнований, причем здесь джинсы? Но вот такой штрих к характеру.
В ЦК КПСС Грамов относился к числу так называемого «ставропольского» клана, как и главный политический идеолог тех времен Михаил Суслов. Сам по себе он был достаточно грамотным человеком, хоть и абсолютно простым по происхождению — от сохи. Но постоянно был зажат какими-то догмами. Никогда не собирался идти в спорт, не понимал его и, соответственно никаким образом не видел в своей жизни, хотя впоследствии дослужился до члена МОК.
В наших с ним отношениях постоянно чувствовался какой-то неприятный привкус — я чувствовал, что он воспринимает меня, как оперативного работника, которого к нему просто «подсадили» — в спортивной среде тех времен к представителям «Динамо» всегда был процент такого отношения. Но сколько не пытался переубедить, отношение оставалось настороженным.
То, что «стукачи» в то время были в спортивной среде, я абсолютно допускаю. Но в спорте это явление точно не было системным. Все зависело от природы собственно человека, а не спортивного общества, к которому он принадлежит.
Возможно, отношение ко мне было лишь следствием того, что на посту председателя Спорткомитета Грамова раздражал как сам спорт, так и все, что было с ним связано. Он мечтал вернуться в политическую жизнь, на худой конец — в административно-политическую и это постоянно чувствовалось всеми, кто с ним работал. Это даже не было виной Марата Владимировича: отказаться от назначения он, разумеется, не мог, поскольку решение принимали в ЦК, и сам очень страдал от того, что вынужден заниматься нелюбимым делом.
В этом он сильно отличался от главы «Динамо» Петра Степановича Богданова. Тот тоже пришел в спорт с партийной работы, и даже признался как-то, когда мы разговорились с ним на эту тему, что первое время был готов схватить все свои вещи в охапку и бежать из спорта, куда глаза глядят. Не говоря уже о том, что для любого партийного аппаратного работника перевод в спортивную сферу деятельности однозначно считался понижением. Но для «Динамо» Богданов сделал очень много — особенно в период подготовки к Олимпиаде-1980. Как и в свое время Павлов, Петр Степанович очень быстро нашел в этой работе себя. Во-первых, он обладал большим опытом партийно-хозяйственной работы. Во-вторых, имел широкий круг профессионального и человеческого общения, которое позволило сразу привлечь в «Динамо» большую группу самых разных специалистов. Богданов был не просто вхож в высшие этажи власти, но имел там множество друзей. Интересно, что сам он всю свою жизнь болел за «Спартак».
У меня с ним по-разному складывались отношения. Знаю, что многие говорили Богданову, что в моем лице он имеет внутреннего врага, человека, который стремится сесть на его место. Потом эти же люди написали на Петра Степановича коллективный пасквиль — о том, как они от него страдали. Когда я вернулся в «Динамо» в 1985-м и фактически сел на место Богданова, мне даже пришлось проводить президиум по итогам всех тех «расследований», где я, не выбирая выражений, высказал все, что думаю и о ситуации в целом, и о конкретных людях. А Петру Степановичу сказал, что его главная вина в том, что каждого из тех, кто подписал то письмо, рекомендовал и назначал на должность он сам. И раз уж случается, что мы приводим с собой таких людей, значит должны отвечать и за то, что в них ошиблись.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
