— Нет, приятель, сегодня подачек не будет, — сказал мужчина, высокий и широкоплечий.
Но жулик сосредоточил свое внимание на его даме. На пальцах у нее посверкивали бриллиантовые перстни.
— Мисс, я люблю свою жену больше жизни!
Дама в бриллиантах, слегка не в меру упитанная, замедлила шаг:
— И что же случилось с вашей женой?
— Идем, Милдред. Он жулик.
— Я никогда ничего не просил! — воскликнул жулик. — Честное слово!
Спутник Милдред взял ее под руку и повел прочь. И тут, как вы думаете, кто подает голос?
— Она умирает! Мамочка умирает!
Как будто денек у нас вышел недостаточно сумбурным! Ей, видимо, не хватило треволнений! Подумаешь, какой-то псих угрожал перерезать ей глотку! Мелкий грызун, видимо, заскучал!
— О, бедняжка! — воскликнула Милдред.
— Милдред! — повысил голос ее кавалер, а жулик тут же подстроился под Крысу:
— Не бойся, милая! Папочка найдет деньги! Как-нибудь найдет…
Я был просто ошарашен. Они впервые друг друга увидели, а уже спелись!
— Я всегда чую, когда меня хотят облапошить!
— Джордж! — возмутилась Милдред. — Как ты можешь быть таким черствым?! И это человек, за которого я выхожу замуж? — Она открыла сумочку и вручила Крысе двадцатку: — Вот, держи, малышка. Надеюсь, это поможет.
— Спасибо, мисс! — поблагодарила Крыса.
И сделала реверанс. Представляете? Реверанс! Я не знаю, роль из какого фильма она в тот момент исполняла.
— Милдред! Разве ты не видишь, кто они такие на самом деле?!
Женщина сердито посмотрела на него и пошла прочь.
Джордж поспешил за ней, взял ее за руку, и они начали ругаться.
— Если она не видит, кто он такой на самом деле, где уж ей раскусить нас, — заметил жулик.
Потом Джордж вернулся к нам.
— Возьми, приятель! — сказал он громко, так, чтобы слышала Милдред. Но, протягивая жулику двадцатку, он тихо добавил: — Ты пройдоха! Ясно тебе?
— Ясно, — ответил жулик. — Мне также ясно, что ты женишься на ней не из-за ее небесной красоты. А, Джордж? Да она и постарше тебя будет… Сильно постарше.
Джордж побагровел от злости, но ничего не сказал. Он молча развернулся и поспешил к своей невесте.
— Видали, детишки? У него на руке «Ролекс», который наверняка она ему подарила. И этот жадина хнычет, как младенец, из-за нескольких баксов. — Жулик щелкнул пальцами и протянул Крысе раскрытую ладонь: — Давай сюда.
Крыса отдала ему двадцатку и получила взамен десять долларов. Она выразительно посмотрела на купюру, потом на жулика.
— Слушай, детка, у меня большие расходы. И большой опыт. Опыт и расходы. А у тебя что?
— Издеваешься? Лицо мое видишь? — возмутилась Крыса, указывая пальцем на свою умильную мордочку. — С таким лицом я могу за вечер насшибать больше денег, чем ты за целый месяц! А ну отдавай мою двадцатку, не то уйду!
— Ну-ну, зачем скандалить? Томми Маттола уважает своих партнеров.
— Так вот уважь меня, Томми, и верни мне мою двадцатку!
— Как тебя зовут, девочка?
— Мари-Клэр.
— Забей на двадцатку, Мари-Клэр! Сегодня тут бродят толпы лопухов. Хочешь реально заработать?
— Каэшна, Томми! Только не вздумай обжулить меня! У меня друзья в центре города!
— Это что, угроза? Ты мне угрожаешь?
— Просто вношу ясность, вот и все!
— Ну, так все яснее ясного. За работу.
Крыса пошла за ним, но я схватил ее за руку:
— Ну, нет, нечего тебе возле него околачиваться! Ты его даже не знаешь!
— Не волнуйся, Боб. У него добрый дух.
— Плевал я на то, какой у него дух! Я тебе запрещаю!
Крыса отпихнула мою руку:
— Я хочу повеселиться! Если тебе это не по вкусу, иди назад в логово, я попозже к тебе вернусь.
И пошла за этим жуликом. Она знала, что я ее одну не брошу. Маленькая эгоистичная мерзавка! Мне захотелось отвесить ей оплеуху. Но я не стал. Я просто тупо пошел за ней.
И началось. Крыса и жулик давали на Бродвее оскароносные представления, в которых фигурировали все тридцать три несчастья, от крушений поездов до грабежа средь бела дня, от обвала фондовых рынков до украденных билетов. Там были умирающие матери, дерзкие грабители и больные родственники в Сиэттле. Народу погибло столько, что хватило бы на целый морг, а уж сколько младенцев появилось — целый роддом!
Однако у жулика как будто и правда оказался добрый дух. В смысле, я не верил ему ни на грош, но он был тертый калач, и я отчего-то чувствовал, что с ним мы в безопасности. За ним даже было интересно наблюдать. За ним и Крысой, его зловредной подружкой. Но в мире и согласии они продержались недолго. Вскоре между ними началось соперничество. Вместо того чтобы подстраиваться друг под друга, они принялись подпускать шпильки.
— Хватит переигрывать! — требовал жулик.
Конечно, тут он зря сотрясал воздух, но я прекрасно понимал его. Крыса прочно вжилась в роль андерсеновской девочки со спичками, стоящей босиком на снегу. Она даже дрожала! Кто будет дрожать в такую жару?! Разве что малолетняя наркоманка! Может, поэтому лопухи так щедро ей подавали. Критиковать ее игру на глазах у потенциальной клиентуры было неудобно, и я молчал.
— К твоему сведению, Томми, я принадлежу к Лакстонской школе драматического искусства! Меня учила сама мисс Маунтшафт! Так что не ты мне будешь указывать, как надо играть!
— Я брал летний курс в Джульярдской школе, — парировал Томми. — А про Лакстонскую впервые слышу. И про эту твою мисс Маунтшафт — тоже!
Потом Крыса обратилась ко мне:
— Я зарабатываю больше, и он завидует!
— Твоя сестра умеет сшибить деньгу, — сказал мне Томми, — но ей еще многому надо научиться. Уйми ее, Боб.
Я уже лелеял надежду, что после этого они закруглятся, но не тут-то было. Они продолжали свой путь по Бродвею, как жуткое воплощение Фейгина и Ловкого Плута[14]. Я подумал, что добром это не кончится. И не ошибся. Неизбежное произошло на углу Сорок седьмой и Бродвея, когда луна была на самом пике.
— Мне так нужно вернуться в Майами! — взывал жулик к группе туристов. — Поглядеть на нее в последний раз!
— Она умирает? — спросил турист.
— Она уже умерла, — вмешалась Крыса. — Но он воскресит ее, если вы дадите ему достаточно денег.
Томми помрачнел:
— Она бы не умерла, если бы ты не была такой бестолочью!
