Поколебавшись, мачеха открыла дверь. Людмила Степановна была в длинном цветастом халате, напоминающем цыганский наряд. Седеющие космы распустила по плечам: нате, любуйтесь! А чем тут любоваться?
— Здравствуй, Женя, — произнесла Людмила Степановна. — Почему так поздно?
За ее спиной возник заспанный отец в нелепых широких шортах до колен и с волосатым отвисшим животом.
— Да, — прогудел Зоряной-старший, — почему так поздно?
— Вот, вернулся, — произнес Евгений и переступил порог.
Для того чтобы войти в прихожую, ему пришлось потеснить мачеху и отца. Евгений сделал это с удовольствием. От Зоряного-старшего и его жены пахло селедкой и пивом. Видно, перед сном пивком и рыбкой баловались. А потом улеглись на ту самую кровать, которую заняли еще при жизни мамы. Вытеснили ее сначала из квартиры, а потом и из жизни. Все просто. Дарвинизм в чистом виде. Зачем изучать животных? Разве людей не достаточно?
— Что ж, — сказал Евгений, прохаживаясь по гостиной. — Тесновато, но как-нибудь поместимся.
— Что? — встревожилась Людмила Степановна. — Как это — поместимся?
— Ты бы разулся, Женя, — вставил отец, кашлянув в кулак. — Дать тебе мои тапочки?
— Нет, — ответил Евгений. — Чужие тапочки не ношу. Брезгую. — Он посмотрел в заплывшие глаза мачехи. — Часть жилой площади принадлежит мне, Людмила Степановна. Я законный сын законного владельца этой квартиры.
— Но ты достаточно взрослый, чтобы устраивать свою жизнь самостоятельно!
— И потом, квартира давно приватизирована, — поспешил добавить отец. — На нее. — Он не без торжественности указал на мачеху. — На супругу мою.
— Я сегодня был в юридической конторе, — солгал Евгений и уселся, раскинув руки по спинке дивана. — Там мне сказали, что Людмилу Степановну выселят отсюда к чертовой матери. За адюльтер.
— Да что это такое! — залопотала женщина. — Какой адюльтер? У нас официальный брак! Я могу документы показать…
— Твои адвокаты что-то перепутали, Женя, — сказал отец. — Квартира принадлежит моей жене. Как супруг, я имею право на половину жилплощади. Остальным распоряжается Людочка.
— А у меня свои дети имеются! — запальчиво выкрикнула Людмила Степановна. — И не уголовники какие-нибудь приблудные.
Произнося эту тираду, она приблизилась к Евгению и склонилась над ним. Расчет был ясен: мачеха решила вывести его из себя, надеясь, что он поднимет на нее руку. Тогда можно было бы вызвать полицию и обвинить Евгения в нанесении телесных повреждений. Новый срок — новая передышка.
Все это было так предсказуемо, что Евгению стало скучно. Он уже жалел, что «заглянул на огонек». Впрочем, не очень: это был дополнительный шанс убедиться в том, что неприязнь к отцу и его пассии была не случайной, не ошибочной. Эти двое не просто посторонние ему люди, они настроены к нему враждебно. Отец смотрел на родного сына так, словно тот был уродцем, чудовищем, неожиданно возникшим в его прекрасной, налаженной, устоявшейся жизни.
— Не нужна мне ваша жилплощадь, успокойтесь, — усмехнулся Евгений, вставая. — Не думаю, что мы с вами смогли бы ужиться.
— Тогда зачем ты явился? — подозрительно осведомился отец.
— Денег, небось, решил занять? — предположила Людмила Степановна, брезгливо морща нос. — «До лучших времен», да?
— Денег у нас нет, — быстро произнес отец. Так быстро, что даже зубами прищелкнул.
— И деньги ваши мне тоже не нужны, — сказал Евгений, мысленно похвалив себя за то, что не употребил слово «вонючие». По крайней мере вслух.
— Деньги ему не нужны, ишь ты! — фыркнула мачеха. В ее глазах загорелась зависть. Наверное, ей деньги были очень нужны. Всегда и в больших количествах.
— Тогда зачем ты явился? — повторил вопрос отец. Слово в слово.
— За вещами, — ответил Евгений.
— Да там рванье одно было, — сказала мачеха. — Мы не стали клоповник разводить. На свалку отправили весь этот хлам.
Ее физиономия лучилась от предвкушения. Она еще надеялась, что пасынок не откажет себе в удовольствии отвесить ей оплеуху.
Евгений перевел взгляд на отца:
— И книги? И альбомы с фотографиями? И мои блокноты? И мамины подарки? Там еще копилка была в виде мишки с бочонком меда…
Он спрашивал машинально. Евгению уже было ясно, что дома… что в этой квартире не осталось ничего от его прошлой жизни. Совсем ничего. И человек, стоявший перед ним, не был его отцом. Чужой дядька в клоунских шортах. Можно было уйти не прощаясь. Наверное, так и следовало поступить. Но, направляясь в прихожую, Евгений зачем-то обронил:
— Желаю здравствовать.
Зачем ему понадобилась эта старорежимная реплика? Он и сам не знал. Но именно эти слова сорвались с языка, и забрать их назад было уже невозможно. Рассердившись на себя, Евгений громко хлопнул дверью. Это тоже было глупо. Однако на душе у него полегчало.
Перепрыгивая через две ступеньки, Евгений помчался вниз. Кажется, отец его окликнул. А может, это было просто блудливое подъездное эхо. Какая разница? Евгению было все равно. Он вышел на улицу, и отец с мачехой перестали для него существовать. Навсегда.
Ноги опять сами понесли Евгения через дворы и смутно узнаваемые улицы к другому дому. Отыскать его удалось не сразу. До отсидки Евгений бывал здесь всего раза три и, как правило, был тогда навеселе, так что пришлось ему положиться на пресловутый автопилот. И тот не подвел. Было три минуты второго ночи, когда Евгений позвонил в нужную квартиру.
Уверенности в том, что ему откроет именно Жанна Левыкина, у Евгения не было. За эти годы она могла переехать, выйти замуж или, к примеру, умереть от птичьего гриппа. Но интуиция Евгения сработала верно. Жанна по-прежнему жила здесь. Она даже не спросила, кого принесло к ней глухой ночью, а просто распахнула дверь.
Странная девушка. Всегда была странной. Программист, что с нее возьмешь. Время суток не имело для Жанны особого значения. О разгуле преступности что-то слышала краем уха, но не обращала на это внимания. Ее жизнь проходила в ином измерении, на виртуальных просторах необъятного интернета.
— А, Жека, — сказала Жанна и качнула лохматой головой. — Заходи.
Потоптавшись на лестничной площадке, Евгений шагнул в прихожую.
— Ты бы накинула что-нибудь, что ли, — пробормотал он, не зная, куда девать глаза.
С очками Жанна Левыкина не расставалась, а вот об одежде вспоминала, когда становилось холодно или нужно было выйти на улицу.
Окинув себя критическим взглядом, Жанна скрылась в спальне, махнув гостю рукой:
— Проходи.
Евгений проследовал в кухню. На столе стояла пепельница, полная окурков, распространявших отвратительный запах. Евгений взял ее и направился в туалет. Высыпав окурки в унитаз, нажал на слив. Евгений с детства любил чистоту и никогда не чурался уборки. Неопрятность его раздражала. Правда, сейчас выбирать не приходилось.
