– Завтрак номер два! – объявляет он и подмигивает. – Первый был в шесть утра.
– Но этот намного лучше! – отвечает Бренда.
Карл накладывает еду на тарелку и ест. Наверное, проголодался, как и я. Он взял яйца, кусочек хлеба и большую колбаску. Бренда же настаивает на том, чтобы он ел и фрукты:
– Это полезно для здоровья!
Чтобы ее отвлечь, Карл спрашивает, зачем было столько всего готовить. Его мать передергивает плечами, поджимает губы с таким видом, будто только сейчас заметила, что еды действительно слишком много и проглотить все это мы просто не сможем. Она оправдывается тем, что готовить для меня – огромное удовольствие, и к тому же она не знала, что бы мне хотелось съесть на завтрак.
Карл переводит взгляд на меня и улыбается. Думаю, этим он хочет подчеркнуть, как Бренда рада моему приезду. В этом нет нужды, я и так это чувствую. С тех пор как я вошла в этот дом, Бренда не устает мне об этом повторять… Карл окидывает меня взглядом и спрашивает:
– Новый пеньюар?
– Ты сам себя выдал! Получается, ты обо всем знал! – иронично замечаю я.
– Виноват! – сознается Карл, откладывает столовые приборы и поднимает руки. – Для мамы это такое удовольствие – покупать девчачьи вещи!
– И Шарлотте все к лицу, правда?
– Конечно, мамочка, – отвечает Карл, только бы ни с кем не ссориться.
Он снова мне подмигивает, но я не отвечаю. Я так проголодалась, что, сама того не замечая, поедаю все, что кладут мне на тарелку. И выпиваю три стакана апельсинового сока, хотя мне хочется кофе, с которого обычно и начинается мой день. Карл замечает, куда я то и дело поглядываю, и встает, чтобы налить мне полчашечки напитка, с самого начала завтрака щекочущего мои ноздри своим ароматом. Раньше чем Бренда успевает возразить, Карл говорит:
– Шарлотта всегда пьет кофе по утрам.
– Но в ее положении…
– Мама! – повышает голос Карл.
– Я могу обойтись и без кофе, – говорю я.
– Перестань! Чашечка кофе – это не конец света!
– Я куплю кофе, в котором нет кофеина, – не сдается Бренда.
– Мама, это кофе, а не яд!
Я не решаюсь притронуться к чашке, которую Карл поставил рядом с моей тарелкой, и тогда он наливает в мой кофе немного молока и улыбкой просит не стесняться. Я сдаюсь, подношу чашку к губам и вздыхаю от удовольствия.
– Боже, как вкусно! Спасибо, Карл!
Я смотрю на Бренду, желая убедиться, что она не сердится, а потом выдаю на одном дыхании:
– Обещаю, больше одной чашки в день я пить не буду!
– Не волнуйся, дорогая, это не так уж важно.
– Мама придумывает поводы для беспокойства! Я понимаю, она заботится о твоем самочувствии, но все хорошо в меру!
И в подтверждение своих слов Карл указывает на изобилие деликатесов на столе. Я вижу, как по щекам Бренды разливается румянец, и улыбаюсь. Все и так было прекрасно, но теперь, когда у меня в руках чашка с кофе… Я чувствую себя чудесно, на душе – покой. Я откидываюсь на спинку стула и прижимаю чашку к груди, наслаждаясь ее теплом. Карл краем глаза наблюдает за мной и, покончив с завтраком, сразу предлагает:
– Хочешь пойдем к морю?
– Но… Разве ты сегодня не на работе?
– Ба! Отлучиться на пару часов, чтобы поесть, – это нормально. Там мы идем? Если да, я подожду, пока ты примешь душ и оденешься.
Бренда улыбается, подбадривает меня взглядом. Я так рада, что смогу выйти на свежий воздух, что срываюсь с места, поднимаюсь к себе на второй этаж и на четвертой скорости собираюсь. Когда же я возвращаюсь в кухню, вижу, что Бренда с Карлом уже навели там порядок.
– Мы на часик! – говорит Карл матери, увлекая меня за собой к выходу.
Он помогает мне надеть пальто и уже на улице застегивает последнюю пуговицу на своем. Погода сегодня хорошая, но прохладно. Я беру Карла под руку, радуясь про себя, что можно обойтись без машины. Карл ведет меня вниз по улице, и вскоре мы сворачиваем налево. В сотне метров от нас – море. Я вздрагиваю от удивления.
– Так близко?
– Да. Здорово, правда?
– О да!
Я прибавляю шаг, потому что знаю – времени на прогулку у нас мало, Карлу нужно на работу. Мое нетерпение его забавляет, и он молча следует за мной. Пока мы ждем, когда на светофоре загорится зеленый и можно будет перейти последний перекресток, отделяющий нас от набережной, Карл указывает на дом с правой стороны улицы.
– Вон те окна на верхнем этаже… Я там живу.
– Ты шутишь? Ты живешь в десяти минутах ходьбы от матери?
Я не могу сдержать улыбку, а он заговорщицки мне подмигивает:
– Моей матери лучше этого не знать, но, понимаешь, она уже не так молода, и поэтому я нарочно купил жилье поближе к ней… ну, чтобы за ней присматривать.
– Понятно, – говорю я, и мне приятно думать, что он заботится о Бренде.
Мы переходим проезжую часть, и, когда под ногами начинает хрустеть холодный песок, я решаюсь наконец спросить:
– У твоей матери большой дом. Почему бы вам не жить вместе?
– У нее привычка все преувеличивать. Ты видела этот завтрак? А сколько одежды она тебе накупила? Со мной она ведет себя так же!
Карл смеется, и я тоже. Это правда, Бренда склонна впадать в крайности; впрочем, эта черта придает ей особое очарование. И напоминает мне об Алексе, потому что и он был таким.
– Шарлотта, мама так рада, что ты приехала! Она очень тебя любит.
– И я ее тоже очень люблю, – отвечаю я.
Я прижимаю руку Карла к себе и спешу добавить:
– Мне повезло, что вы у меня есть!
Он снова заводит разговор о том, сколько удовольствия приносит Бренде мое присутствие и какими трудными для нее оказались последние несколько недель. И я верю Карлу. Мне прекрасно известно, каково это – быть одной и не знать, что сделать, для того чтобы ушли мрачные мысли. Наконец мы замолкаем и какое-то время стоим и смотрим на море, наслаждаясь захватывающим дух пейзажем. Потом я говорю шепотом:
– Боже, как же мне хорошо!
Не знаю почему, но в тот момент, когда слова уже произнесены, я об этом жалею. И тут же поворачиваюсь к Карлу и бормочу:
– Прости! Я не должна была так говорить!
– Почему?
– Не знаю… Это странно. Я имею в виду… Я же должна грустить…
– Из-за Алекса?
– Да.
Карл кладет руки мне на плечи и поворачивает к себе лицом.
– Шарлотта, быть счастливой – твое право.
От этих слов мне хочется плакать. Глупо. Два месяца прошло после похорон, а я все еще не могу вспоминать об Алексе без того, чтобы меня не накрыло волной сожаления. И хотя жизнь прочно обосновалась в моем лоне, я до сих пор ощущаю вину за то, что у меня хватило сил воскреснуть. Имела ли я на это право? Сколько времени я должна провести в скорби? А здесь, с Эвансами, все по-другому. И горе уже не кажется таким беспросветным. Я приобщилась к тому, что было дорого Алексу, – я с его семьей, у него дома и даже сплю в его комнате. И все же у меня ощущение, будто между мной и ним – световые годы. Словно все наши воспоминания остались там, в Монреале.
