Слова его сливались в однообразный гул, шквалы рукоплесканий напоминали шум прибоя, и Памеле хотелось, подобно сказочной героине, поскорее окунуть пылающие ноги в прохладную воду. Неужели можно бестрепетно сделать такое — пусть ради победы, пусть ради круглой суммы, ожидающей победительницу? С немым вопросом взглянула Памела на Мадо. Француженка стояла вполоборота к ней умопомрачительно эффектная.
— Мисс Экстравагантность — Мадлен Бушерон, модельное агентство «Бон Шанс», Париж!
Не обращая внимания на боль, Памела направилась к француженке. Как тяжело дались ей эти несколько метров, не знал никто, кроме нее… и Мадо. Когда Памела обняла зеленоглазую соперницу, та не шелохнулась. Лицо ее было залито слезами. Не поднимая глаз, Мадо глухо уронила одно лишь слово:
— Поздравляю.
И словно эхом откликнулся на ее голос председатель международного жюри:
— Наши поздравления победительнице! «Лицо года» — умопомрачительная Памела О'Доннел, жемчужина агентства «Гламур», Нью-Йорк!
Кто-то поцеловал ее, кто-то повис у нее на шее — кажется, Кирсти. Вздрагивая от острой боли, Памела не испытывала особенной радости — скорее безмерное изумление. Ей не раз приходилось видеть лица девушек, которых торжественно объявляли «Мисс Чего-То-Там» — они обливались слезами счастья, хватались за голову… А Памела лишь слабо улыбалась, мечтая об одном: чтобы ушла боль, которую было все труднее выносить. Она чувствовала, что туфли полны крови. Господи, когда же вы натешитесь, сокрушенно думала она, подставляя голову, на которую кто-то водрузил сверкающую корону.
Осторожные и нежные пальчики дотронулись до ее руки, и Памела словно сквозь пелену тумана увидела запрокинутое детское личико. Необычайно светлая кожа, черная челка до бровей… Точь-в-точь девочка из ее сна — она была уверена в этом, хотя тогда не рассмотрела лица ребенка. Прозрачные голубые глаза смотрели на нее — и в черных зрачках Памела различила свое отражение…
Нет, совсем не то, — она словно гляделась в волшебное зеркало и видела себя такой, какой была много лет назад. Уже не ощущая боли в израненных ступнях, Памела склонилась, подхватила девочку на руки, не понимая ничего. Граница между сном и явью исчезла — она окончательно убедилась в этом, когда услышала тихое:
— Мама…
Фотография обошла потом все крупнейшие журналы мира: два лица, словно отраженные друг в друге. Все были единодушны: снимок века. Но это было потом, а пока…
— Где ты была так долго? Я тебя ждала…
Детские губки задрожали, по щекам покатились огромные слезы. Вытирая их ладонью, Памела не замечала, что сама плачет. Зная, что спит, она молилась, чтобы сон длился вечно.
— Мамочка моя, ты не уедешь больше? — спросила девочка.
— Никогда, моя хорошая… никогда, — прошептала Памела в ответ странные слова, которые ей словно подсказывал кто-то.
Как очутились они за кулисами? Откуда взялся Палмер? Почему девочка обнимает его?..
— Отдай! — протянула руки Памела. — Это моя…
Что с ее ногами? Откуда эта боль? Скинув туфли, она кинулась к Палмеру, оставляя за собой цепочку кровавых следов, но не добежала — сознание покинуло ее.
Глава одиннадцатая
Вместе
Очнувшись, Памела не сразу поняла, где находится. Но вот из полумрака выступили очертания знакомых предметов, и она заплакала — горько и бессильно. Сон кончился — лишь отчаянно болели забинтованные ступни… Что-то тихонько шевельнулось рядом с ней, и она затаила дыхание, боясь спугнуть внезапно вспыхнувшую надежду. Но детские ручонки обвили ее шею, а около уха раздалось сонное:
— Мамочка…
Только бы не шелохнуться! Памела медленно закрыла глаза, и из-под опущенных век вновь полились слезы. Но усталость и нервное перенапряжение взяли свое: она снова уснула, не видя, что за окнами уже занимается розоватая заря…
Сидя в постели, Памела слушала исповедь Палмера, не в силах произнести ни слова. Закончив рассказ, он выжидательно поглядел на нее. Но Памела молчала.
— Ты ничего мне не скажешь? — спросил он наконец.
Вместо ответа она взяла его руку и поднесла к губам. Подавшись к ней, Палмер поцеловал Памелу в сомкнутые губы. Но вот они доверчиво раскрылись, вот она уже страстно отвечает ему…
— Постой! — вдруг отстранилась она. — Когда ты рассказал обо мне Ариэль?
— Ничего я ей не говорил, — Палмер погладил Памелу по волосам, — кроме того, что ее мама самая красивая на свете и что очень на нее похожа.
— За что так поступили со мной? — вдруг закрыла Памела лицо руками. — За что? Зачем обманули столь… столь жестоко? Я же вернулась! Я…
— А вот за это тебе еще предстоит простить меня. — Палмеру сделалось страшно, но он мужественно закончил: — Это сделали по моей просьбе. Ты не должна была знать правды, чтобы…
Но ладонь ее уже прижалась к его губам.
— Я люблю тебя. И кончим на этом. Душераздирающая сцена подошла к концу. Занавес! Все спасибо! Слушай, я сейчас сойду с ума или…
— Везет тебе, — вздохнул Палмер. — Я, например, давно спятил.
Тут весьма кстати в комнату вихрем ворвалась уже умытая и одетая Ариэль и кинулась на шею Памеле. Расцеловав ее, девочка объявила:
— Знаешь, мам, к тебе просится одна тетя. Она очень красивая и странная.
— Пойдем, малышка. — С этими словами Палмер подхватил девочку на руки. — Это не для наших с тобой ушей.
Когда гостья вошла, Памела глазам своим не поверила — она ожидала увидеть кого угодно, только не Мадо. В простой белой сорочке мужского покроя и черных брюках, без всяких признаков косметики на лице француженка со своей немыслимой прической походила сейчас на юношу. Памела тотчас вспомнила, что Мадо лесбиянка. И это походило на правду…
Глядя, как француженка медленно, одну за другой, расстегивает пуговицы сорочки, Памела ахнула и привстала. Но вот Мадо сбросила сорочку прямо на пол и, ни слова не произнеся, повернулась спиной. Чуть выше поясницы белел уродливый шрам сантиметров шесть в длину, похожий на впившееся в кожу жуткое насекомое-многоножку.
— Знаешь, что это такое? — спросила Мадо, поднимая сорочку и накидывая на плечи.
Пораженная Памела замотала головой.
— Два года назад я едва не погибла в автокатастрофе. После травмы позвоночника я перенесла две операции, потом почти год передвигалась в инвалидной коляске. Постепенно к ногам вернулась подвижность, но это мне дорого стоило…
— Но ведь я…
— Молчи! Сейчас говорю я. Хочешь сказать, ты не знала? Никто не знал, кроме меня! Хочешь, расскажу все до конца? Да, я морфинистка, но без укола могу потерять сознание от боли! И я вовсе не лесбиянка — просто корчу из себя невесть что, чтобы никто не соглашался жить со мной в одном номере! Чтобы никто не увидел моей уродливой спины…
