ВНЕЗАПНО Я ОЩУТИЛ ВСЮ ЗНАЧИМОСТЬ МОМЕНТА. НЕУЖЕЛИ ЭТО МОЯ ПОСЛЕДНЯЯ ОПЕРАЦИЯ?
Я не был ни зол, ни напуган. Я принял опухоль как данность, как факт, как расстояние от Солнца до Земли. Приехав домой, я сразу же сообщил новость Люси. Это был вечер четверга, и мы с Люси не стали ждать назначенной только на следующий понедельник консультации с Эммой, а сели в гостиной, взяли ноутбуки и самостоятельно продумали план действий: биопсия, анализы, химиотерапия. На этот раз лечение будет тяжелее, а шансы на долгую жизнь – призрачнее. Тогда мне снова на ум пришли строки из поэмы Элиота: «И в вое ветра над моей спиною я слышу стук костей и хохот надо мною»[73]. Я понимал, что не смогу заниматься нейрохирургией пару недель, а может, несколько месяцев или вообще уже никогда. Мы с Люси решили, что обо всем можно забыть до понедельника. В тот четверг я уже запланировал дела на пятницу. Я полагал, что это будет мой последний день в резидентуре.
В 5.20 утра я припарковался у больницы, вышел из машины и глубоко вдохнул воздух, наполненный ароматом эвкалипта и… это сосны так пахли? Никогда раньше не замечал. Я встретился с командой резидентов, готовых к утреннему обходу. Мы обсудили ночные события, поступивших больных, новые снимки и отправились проведать пациентов перед очередной регулярной конференцией по заболеваемости и смертности. Там обычно нейрохирурги обсуждали совершенные ими ошибки. Затем я провел еще несколько минут с пациентом, мистером Р. После проведенной мной операции по удалению опухоли мозга у него развился очень редкий синдром Герстмана, для которого характерна неспособность писать, называть пальцы, производить арифметические подсчеты, отличать правую сторону от левой. Ранее я лишь раз сталкивался с этим синдромом – восемь лет назад, во времена моей учебы в университете. Как и первый мой пациент с такой проблемой, мистер Р. находился в состоянии эйфории, и мне было интересно, является ли это еще одним симптомом, не описанным ранее. Тем не менее мистер Р. шел на поправку: его речь стала почти нормальной, а с математическими вычислениями остались лишь незначительные трудности. У него были высокие шансы на полное выздоровление.
Прошло утро, и я надел хирургический костюм для последней операции. Внезапно я ощутил всю значимость момента. Неужели это моя последняя операция? Возможно. Я наблюдал за тем, как мыльная пена окутывает мои руки, а затем стекает в раковину. Я вошел в операционную, надел халат и старательно задрапировал пациента. Я хотел, чтобы эта операция прошла идеально во всех смыслах. Я надрезал кожу в нижнем отделе позвоночника. Пациентом был пожилой мужчина, чей позвоночник деформировался и стал сдавливать нервные корешки, что вызывало нестерпимую боль. Я продолжал срезать жир, пока не показалась фасция и я не почувствовал кончики его позвонков. Вскрыв фасцию, я аккуратно рассек мышцу и увидел в зияющей ране большой, влажно поблескивающий позвонок, чистый и бескровный. Когда я начал удалять дугу, то есть заднюю часть позвонка, и расположенные под ней связки, в операционную вошел второй хирург.
– Все идет хорошо, – сказал он. – Если ты хочешь пойти на конференцию, я могу пригласить парня, который закончит за тебя операцию.
У меня начала болеть спина. И почему я не принял побольше НПВП заранее? Хотя эта операция не должна была затянуться, я уже близился к завершению.
– Нет, – ответил я. – Мы сами справимся.
Мой напарник надел халат и начал удалять связки, прямо под которыми располагалась твердая мозговая оболочка, покрывающая спинномозговую жидкость и нервные корешки. Наиболее распространенная ошибка на этом этапе – повреждение твердой мозговой оболочки. Я работал с противоположной стороны. Внезапно я краем глаза заметил голубой участок под инструментом хирурга – оболочка показалась на поверхности.
– Осторожно! – прокричал я как раз в тот момент, когда инструмент повредил оболочку. Прозрачная спинномозговая жидкость начала заполнять рану. На моих операциях такой проблемы не возникало уже более года. Устранение ее займет еще час.
– Принесите набор для микроопераций, – сказал я. – У нас утечка.
К ТОМУ МОМЕНТУ КАК МЫ УСТРАНИЛИ ПРОБЛЕМУ И УДАЛИЛИ СДАВЛИВАЮЩИЕ ПОЗВОНОК МЯГКИЕ ТКАНИ, МОИ ПЛЕЧИ ГОРЕЛИ ОГНЕМ.
К тому моменту, как мы устранили проблему и удалили сдавливающие позвонок мягкие ткани, мои плечи горели огнем. Второй хирург случайно порвал халат, извинился, поблагодарил меня и ушел. Я должен был завершить операцию. Слои сходились без каких-либо проблем. Я начал сшивать кожу непрерывным швом с помощью нейлоновой нити. Несмотря на то что большинство хирургов используют скобы, я был убежден в том, что швы с нейлоновой нитью реже воспаляются, и мне хотелось, чтобы в этой операции все шло по-моему. Кожа сошлась идеально, без какого-либо натяжения, словно операции и вовсе не было.
Отлично. Хоть что-то хорошее.
После операции одна из хирургических медсестер, с которой мне не доводилось ранее работать, спросила:
– Вы дежурите в эти выходные, док?
– Нет.
И может, уже никогда.
– У вас еще сегодня операции?
– Нет.
И может, уже никогда.
– Тогда это счастливый конец, черт возьми! Работа сделана. Я люблю счастливые концы, а вы, док?
– Да. Я тоже их люблю.
Я сел за компьютер, чтобы оставить распоряжения, в то время как медсестры убирали операционную, а анестезиологи будили пациента. Я всегда в шутку грозился, что на моих операциях будет играть не энергичная поп-музыка, которую все любили ставить в операционной, а исключительно босанова. Я включал Getz/Gilberto на магнитофоне, и мягкие звуки саксофона заполняли все вокруг.
Через некоторое время я вышел из операционной и отправился собирать вещи, которые накопились за семь лет в больнице: запасная одежда на случай, если зайти домой не будет времени, зубные щетки, бруски мыла, зарядные устройства для телефона, еда, модель черепа, коллекция книг по нейрохирургии и так далее.
Немного поразмыслив, я решил не забирать книги. В больнице они больше пригодятся.
Пока я шагал к машине, ко мне подошел знакомый и хотел что-то спросить, но у него сработал пейджер. Он взглянул на дисплей, помахал мне рукой, повернулся и побежал в больницу. «Я тебя позже поймаю!» – прокричал он мне, обернувшись. Когда я сел в автомобиль, мои глаза наполнились слезами. Я повернул ключ зажигания и медленно вырулил на дорогу. Я приехал домой, зашел через переднюю дверь, повесил на крючок свой белый халат и снял бейдж. Затем я достал батарею из пейджера, разделся и пошел в душ.
Позднее тем же вечером я позвонил Виктории и предупредил, что не выйду на работу в понедельник, а может, вообще больше не вернусь и поэтому не буду составлять расписание операций.
«Ты знаешь, мне несколько раз снился кошмар о том, как ты оставляешь работу, – сказала она. – Не представляю, как ты так долго держался».
