— И что, я должен все это проверять? — растерянно спросил себя Коркоран.
Да. Очевидно, без этого никак не обойтись. Ведь Клавдия вполне может просто дурачить его, написав тут полнейшую чушь... Проверка всех заклинаний заняла больше часа. Закончив ее, Коркоран поневоле исполнился восхищения. Часть из этих пятидесяти новых заклинаний действительно была новой, толковой и полезной. Для того чтобы вывести их все из двух простых, ординарных заклинаний, несомненно, нужно обладать какой-то нездоровой гениальностью. Но все это так же неслыханно, как идеи Рёскина! И потом, рефераты так не пишут! Коркоран свернул кипу листков и написал на первой странице: «Три с минусом. Тема не раскрыта!» Будь она хоть трижды гениальной, эта Клавдия, но она даром потратила время — и его время тоже! А потом, даже гениальный человек всегда способен на большее. Быть может, если бы Клавдия сделала такое на третьем курсе, он поставил бы ей пять. А может быть, и нет. Еще не хватало, чтобы его студенты выходили из университета с уверенностью, что могут творить чудеса!
«Обидно, на самом деле», — думал Коркоран, складывая рефераты в аккуратную стопочку. Молодые люди приходят в университет, полные самых радужных надежд, уверенные, что перед ними раскрыт весь мир. А через три года большинство из них становятся всего лишь заурядными пользователями магии, думающими только о том, как бы заработать денег с помощью своей новой профессии. Ведь когда-то и сам Коркоран был таким наивным первокурсником. Приступая к учебе, он верил, что магия сулит ему великие возможности — какие именно, он теперь и вспомнить не мог, — а закончив университет, он понимал, как ему повезло, что он получил работу в турах мистера Чесни. Да, за эти три года он многому научился! Ему было жаль своих шестерых студентов. Но и они тоже спустятся с небес на землю, как и он сам. Ну, а теперь пора идти ужинать в столовую, где он почти наверняка поймает одного из этих юных гениев за порчей еды. А не прихватить ли с собой Вермахта, так сказать, для моральной поддержки? А что, блестящая идея! И Коркоран отправился в путь. Галстук гордо трепетал у него за плечом.
Клавдия тоже шла в столовую после занятий в хоре. Поскольку в концертном зале расположилась Эльда, репетиции хора обычно проходили в Северной лаборатории. Клавдии уже начинало казаться, что она там живет, в этой лаборатории. От лаборатории до столовой расстояние было буквально пара шагов через двор. Девушка прикрыла голову накидкой и пробежала через круги света от магических светильников, прикрепленных к стенам зданий. Она поднялась на крыльцо столовой, где ждали ее друзья, и только тут оглянулась назад. Злосчастная вешалка опять выбралась из Северной лаборатории и стояла под дождем на полпути между крыльцом столовой и статуей Поликанта!
Лукин тоже ее заметил. Он видел, как вешалка вышла из лаборатории и неуклюже затрусила по лужам вслед за Клавдией.
— Кому-то делать нечего! — громко сказал он нарочито веселым тоном.
Они с Ольгой дружески подхватили Клавдию под руки и увлекли в столовую.
Коркоран к тому времени уже был в столовой, и Вермахт с ним. Вермахт дулся. Коркоран сразу увидел своих первокурсников: они стояли в очереди за едой, пока Эльда караулила их места. Эльда с удивлением взглянула на Коркорана — и тотчас же отвернулась. Она все никак не могла разобраться в своих чувствах к нему. Два дня тому назад она была бы счастлива увидеть Коркорана здесь. Но теперь она скорее смутилась. С чего это ему вздумалось поужинать с простыми студентами?
Коркоран оставил Вермахта за столом, стеречь места, и скромно встал в хвост очереди. Его тут же окружила толпа студентов. Все жаловались на то, что у них течет крыша и с потолка капает.
— Зачем вы это мне рассказываете? Жалуйтесь волшебнику Денчу! — сердито отмахивался Коркоран.
«Вот всегда так!» — подумал он. Стоит показаться на публике, и все так и норовят отвлечь его от работы. С каждым шагом, с которым он продвигался к еде, к нему подходил очередной жалобщик. Да, видимо, с крышами в этом году действительно особенно плохо... Ну, а в еде ничего особенного заметно не было: самая обычная университетская жрачка, подумал он, морщась при виде жесткого, как подошва, мясного пирога и жареных пирожков с капустой, с которых так и капало вонючее сало. Волшебники, разумеется, в столовой никогда не ели — разве что совсем уж некуда было деваться. Сам Коркоран всегда посылал за ужином в единственный приличный ресторан, что был в городе. И человек в накрахмаленном белом фартуке доставлял ему лучшие блюда прямо в комнаты. Однако Коркоран отважно положил на подносы по порции того и другого и перенес их на стол, за которым сидел Вермахт.
За стол так никто и не сел, кроме Вермахта. Вокруг него образовалась своего рода запретная зона. Студенты забирали оттуда стулья и подсаживались к другим столам — куда угодно, лишь бы не сидеть рядом с Вермахтом. Коркоран подумал, что это и к лучшему. Сам же Вермахт, похоже, ничего не замечал. Однако на еду внимание обратил. Он поморщился.
— Я думал, что навсегда избавился от этого! — сказал он. — И что теперь со всем этим делать?
— Есть, я думаю, — ответил Коркоран. — Вероятно, заклятие приводится в действие в процессе поглощения пищи.
Они угрюмо взяли ножи и вилки и принялись за трапезу. Однако ничего не произошло. Коркоран, с трудом жуя пересохший пирог, осторожно следил магическим взором за своими шестью студентами. Фелим сидел отдельно от остальных. Его утащила к себе за стол стайка девушек. Похоже, недавние опасности, пережитые Фелимом, сделали его необыкновенно популярным. Прочие, однако, держались вместе. Эльда занимала одну сторону большого стола, а остальные заговорщицки придвинулись к ней и о чем-то шушукались. Коркоран усилил свой слух с помощью магии и попытался подслушать, о чем они говорят, но в столовой царил такой гам, что никакое заклинание его бы не пересилило. Все, что удалось расслышать, — это обрывок реплики Лукина:
— И все же, Рёскин...
Волшебник начал понимать, что страдает, видимо, понапрасну, но тут шум внезапно стих. Дверь столовой распахнулась, и в нее протиснулась вешалка. Самая обычная деревянная вешалка, на трех ногах и со множеством деревянных крюков наверху. Казалось бы, никакие чувства ей свойственны быть не могут. И тем не менее эта вешалка ухитрялась выглядеть виноватой. Будь она человеком, можно было бы сказать, что она страшно смущена. Клавдия ужасно побледнела, сделавшись зеленовато-белой, и, казалось, не могла отвести глаз от этой вешалки. Вермахт тоже слегка вздрогнул.
И ни Вермахт, ни Клавдия не обратили внимания на то, что вслед за вешалкой в столовую вошло множество высоких, решительных, пестро одетых людей, а шум в столовой внезапно стих оттого, что точно такие же люди вошли из кухни. Они выстроились вдоль стен и сбросили с себя белые фартуки. Под фартуками обнаружились у кого заряженный арбалет, у кого пара огромных пистолетов.
Глава 8
Тех, кто ворвался в столовую следом за вешалкой, возглавлял высокий, широкоплечий мужчина. Он был уже немолод — лет сорока, а то и пятидесяти, — но тем не менее удивительно хорош собой: точеное, худощавое, хищное лицо, и фигура ему под стать. Мужчина явно знал об этом и гордился собою. Копна золотых, не тронутых еще сединою волос была забрана назад и перевязана черным шелковым шарфом, а широкий черный пояс, стягивающий алую куртку, подчеркивал тонкую талию. Его пистолет был украшен золотой насечкой, и рука, державшая его, была тверда. На каждом пальце этой руки красовалось по золотому кольцу тонкой работы. Люди, теснившиеся у него за спиной, выглядели далеко не столь живописно, однако же и у них пистолеты в руках не дрожали.
