Троны все так же оставались пустыми, но теперь у их подножия все яснее виднелась хрупкая женская фигурка, из последних сил поднимающаяся на локте и протягивающая руку к чему-то, что от взора Хасиба закрывал все тот же серовато-синий туман.
Неизвестно почему, но Хасиб ясно понимал, что видение это – тоже предначертание. Что каждое из слов и движений говорит о будущем четко и недвусмысленно. Выходит, не быть Анаис бессмертной царицей!
– Увы, звезда моих дней, – прошептал Хасиб. – Мое согласие ничего не значит. У нас нет будущего, нет ни единого мига, что мы сможем провести вместе. Более того, твои дары ничего не значат – ибо ты не только не в силах подарить мне бессмертие, но даже будешь лишена его сама.
– Смею, моя прекрасная. Сейчас я увидел мысленно тот зал, где нам с тобой предстояло воссесть как супругам. Но троны оставались пусты. Ты же корчилась у их подножия в предсмертной судороге.
Макама двадцать четвертая
– Бабушка, его нигде нет. Он исчез вскоре после представления… И до сих пор его кошма пуста, а сундук так и стоит распахнутым. Вскоре начнутся сборы, но я даже не знаю, где искать нашего мага.
– Говоришь, кошма пуста, а сундук стоит распахнутым… Это плохой знак, девочка. Значит, он собирался второпях, и это было еще вчера.
– Должно быть, так и было. Но куда же мне теперь бежать?
– Я думаю, малышка, надо начать с того, чтобы осмотреть, все ли его вещи на месте.
– Зачем?!
– Если на мальчика напали воры, то мы не найдем в его сундуке ни гроша, если какой-нибудь знатный человек пригасил его дать представление дома – мы не увидим ничего из его колдовской утвари…
– Я поняла, бабушка.
– Займись этим, детка, пока я раскину на картах судьбу этого безумца.
Малика бросила на старуху всего один взгляд, но какой! Воистину, ему было бы под силу испепелить камень, и притом немаленький. Но и старая Кара была из того ж теста – она лишь усмехнулась.
И вскоре цыганка уже знала ответ. Он ей так не понравился, что засаленная колода опять легла в ее ладонь, чтобы вновь упасть картинками вверх. И вторая попытка показалась старухе столь же неудачной. А потому она в третий раз разложила карты – в самом верном и самом большом раскладе.
– Ай-яй-яй, – покачала головой старуха.
– Что случилась, бабушка? – спросила Малика.
– Рассказывай сначала ты, детка. Что ты нашла?
– И вся одежда Хасиба на месте, и вся колдовская утварь. Я не нашла лишь его плаща. Но зато нашла вот это.
И девушка вытянула ладонь, на которой устроился толстый кошель.
– Открой его, девочка.
– Но это же Хасиба!..
– Открывай смелее. Ничего не случится, если ты просто заглянешь внутрь.
Малина высыпала на ладонь золотые, и они заиграли в утреннем свете твердыми гранями.
– Значит, это были не воры и не богатей, который хотел бы посмотреть на фокусы моего прекрасного Хасиба еще раз…
– Да, девочка, не воры и не богачи… Это была женщина. Более того, женщина столь знатная и столь страшная, что даже мне, старухе, видевшей в своей жизни неизмеримо много, становится не по себе от одного лишь взгляда на карты.
Глаза Малики стали наполняться слезами.
– Да, малышка, это так. Боюсь, наш балаган никогда уже не увидит фокусника Хасиба, как не увидишь его и ты… Но он, как видишь, оставил тебе дар. Да к тому же и не один. Не плачь, моя маленькая. Жизнь столь удивительна, что нет смысла заливать ее слезами именно тогда, когда она раскрывает перед тобой новую свою страницу.
Не так и далек был Хасиб от своей былой возлюбленной. Но он уже не помнил о ней. Он забыл и многое иное. Лишь это страшное видение осталось перед его мысленным взором. Да еще Анаис-царица, в мгновение ока потерявшая всю свою прелесть.
– Что это значит, червяк? Ты решил отступить?
– Нет, моя греза. Я ничего уже не решаю. Если хочешь, мы станем супругами прямо сейчас. Но от видения я избавиться не в силах. Как не в силах избавиться от знания, что ты будешь лишена жизни ударом дамасского кинжала. И произойдет это после того, как ты проведешь самую прекрасную в своей жизни ночь страсти.
– Это все просто глупые отговорки. Но у меня есть возможность проверить, правду ли ты мне говоришь. В тот миг, когда на жертвенном камне я выну сердце из твоей груди, мне откроется истина. И горе тебе, если ты мне соврал.
– О нет, Царица, – покровительственно усмехнулся Хасиб. – Никакого горя уже не будет – ведь я обычный человек. И когда ты достанешь сердце из моей груди, я уже буду мертв. И потому недостижим для твоего гнева.
– Ну что ж, ничтожный человечишка. Вот так мы и проверим, что истинно и что ложно. Думаю, под ударом каменного ножа ты станешь сговорчивее!
– Я же сказал тебе, глупая ты женщина, что не отказываюсь ни от чего. Но предупреждаю тебя, что ни мое согласие, ни мой отказ ничего не изменят – ни мне, ни тебе не править, ибо ты будешь убита, а себя в твоем будущем и твоем царском зале я не видел вовсе.
– Ты, несчастный безумец, посмел назвать меня глупой женщиной?! Ты осмелился сравнить меня с прахом у собственных ног?!
– Ну вот. – Хасиб невесело усмехнулся. – Мы еще даже не предстали перед имамом, дабы он скрепил наш союз, а ты уже устаиваешь мне скандал…
У Анаис от гнева просто перехватило дыхание. Она-то надеялась, что ее слова о каменном ноже и жертвенном камне испугают юношу, вернут ей ореол величия… Но добилась она совсем иного – ее возлюбленный возвысился над ней, поднявшись и над ее гневом, и над собственным, должно быть, немалым страхом. Некая отрешенность появилась в лице юного Хасиба.
И в этот миг вспомнились Анаис слова ее отца: «…Он должен быть готов отдать свою жизнь без трепета и страха, без сожаления, гнева или без корысти…» Жертва! Та самая жертва, которая поможет ей, Царице змей, возвыситься над всеми своими сестрами и братьями, став Повелительницей гигантов.
«Ну что ж, ничтожная пыль у моих ног! Я надеялась, что наша ночь подарит нам обоим великое будущее. Но подарит она его лишь одной мне!»
– Я? Я устаиваю тебе скандал? О нет, ничтожный! Мне, великой Царице, не пристало устраивать скандал какому-то фальшивому пророку, балаганному шуту…
– Но почему же ты не так давно предлагала этому пророку и шуту свою царственную руку? Не надо, Анаис, не гневайся на судьбу! Это не я, воистину ничтожный, а она, мудрая и всесильная, отбирает у нас те дары, которыми мы пытаемся распоряжаться.
– Ты забываешься, прах у моих ног…
– О нет, прекрасная греза. Я лишь говорю тебе то, что думаю. Пусть время, ибо за ним всегда последнее слово, рассудит наш спор. А я с удовольствием приму любое твое решение.
