С глухим стоном неудовлетворенности, Джейк оторвался от ее губ.
— Здесь слишком много народа, даже для меня, — пробормотал он и потянул ее вниз, на лужайку, отгороженную от посторонних глаз решеткой, сплошь увитой глицинией.
Ей следовало возмутиться, начать сопротивляться. Вместо этого, она сдалась. Трава с редкими маргаритками была такая мягкая, благоухала по-летнему.
— Не хочется испортить тебе платье, — сказал он, прижимая ее к себе и перебирая складки ткани нервными движениями пальцев. — Мне не хочется сделать тебе больно. Но, Салли, я так хочу тебя, что боюсь, не смогу удержаться.
— Наплевать на платье, — прошептала она, забыв о другой опасности.
— Зачем ты его надела… У тебя такая кожа… — У него вырвался стон, он наклонил голову, чтобы нежно прикусить кожу на ее плече. — Салли, ты специально это сделала, чтобы помучить меня?
— Да, — сказала она. Правда сама выскочила, неизвестно откуда, и поразила ее. — Я хотела, чтобы ты обратил на меня внимание.
Он грубовато потянул лиф ее платья. Шелк недолго сопротивлялся, затем соскользнул, обнажив ее грудь.
— Этого ты тоже хотела? — прорычал он.
— Я хотела тебя! — кричала она в агонии. — Что бы я ни делала, кем бы я ни стала, я все время возвращаюсь к тебе! Но я не верила, что ты чувствуешь то же самое.
— Я знаю. — Он поднял голову, чтобы покрыть ее лицо легкими, как крылья бабочки, поцелуями. — Прости меня. Тогда мы оба подвели друг друга, но когда ты снова отказалась быть со мной в открытую, едва мы вновь обрели друг друга… черт возьми, Салли, во второй раз я не мог этого перенести.
Она плохо понимала его сбивчивую речь и подумала: может, он слишком много выпил или между ними просто отсутствовало взаимопонимание?
— Все, чего я когда-либо хотела, это быть с тобой, Джейк.
— Тогда пойдем ко мне домой, — попросил он. — Будем заниматься любовью всю ночь.
В ужасе она оттолкнула его руку и сдвинула ноги.
— Я не могу!
— Почему? — Вопрос повис в воздухе, напряженном от страсти.
— Потому что, — ответила она, поднимаясь на ноги, — это неправильно.
Он вытянулся на траве, раскинув руки, и закрыл глаза.
— Что же это такое, мы опять вернулись на то же место?
— Да, — сказала она, стараясь не слышать усталость в его голосе. — Здесь нас могут застать, например, мой спутник.
— Возможно, это было бы к лучшему. Он бы узнал, куда могут завести его отношения с тобой.
— Это было бы ужасно, я не хочу подвергать его такому унижению.
— Другими словами, он у тебя на первом месте.
— Причем здесь он? Это касается только меня. Мне нравится, когда ко мне относятся с уважением. Мне нравится, что я могу смотреть прямо в глаза миссис Бертон и знать, что она больше не настроена ко мне враждебно.
— Она получила неопровержимые доказательства того, какую жизнь вела ее дочь у всех за спиной, и понимает, что не может обвинять тебя в аварии.
— Мне неважно, что заставило ее изменить мнение. Главное, что это произошло.
— Очень достойно, Салли, ничего не скажешь. Скажи мне, на этой умильной картинке для меня найдется место?
— Только если мы сможем прийти к какому-нибудь компромиссу.
— Компромисс? Извини, что не понял твоего хода мыслей, когда ты решила избавиться от нашего ребенка. Если бы смог, то нашему сыну или дочери скоро уже исполнилось бы восемь лет, и этого разговора не было бы.
Она уставилась на него, не понимая.
— Что ты сказал?
— То, что ты слышала.
— Ты обвиняешь меня в том, что я… убила нашего ребенка? — Она еле-еле смогла произнести эти слова. — Ты это имел в виду секунду назад?
— Не думаешь же ты, что Пенелопа рассказала мне только половину истории? Она с большим удовольствием выложила мне все подробности, даже то, как нянчилась с тобой, потому что ты не хотела, чтобы родители узнали о твоем посещении врача в соседнем городе.
— Это неправда! — воскликнула она.
— Хочешь сказать, что не была беременна? Слишком поздно, Салли! В этом ты уже созналась.
— У меня случился выкидыш, я ни в чем не виновата!
— Естественно, — презрительно усмехнулся он.
— Ах! — Она прижала обе руки к губам. Его неприкрытый цинизм задел ее за живое. — Я уже поверила, что могу доверять тебе! Какая же я дура, подумала, что твои чувства ко мне сильны настолько, что преодолеют любое препятствие!
— Да, — с горечью сказал он, — я тоже так думал.
— Не веришь мне, проверь архив в больнице Святой Марии в Редфорде. Они точно не врут.
Видимо, он почувствовал в ее голосе правду, потому что секунду или две в молчании смотрел на нее таким пронзительным взглядом, что, казалось, мог просверлить им отверстия в ее голове. Затем с гримасой самоуничижения, от которой она вздрогнула, отвернулся и уставился на мерцающие огни кораблей, стоящих на якоре в гавани.
В стоящем воздухе поплыл его меланхоличный голос.
— Я привел тебя сюда посмотреть на этот вид в тот год, когда заканчивал высшую школу.
— Я помню.
— Ты все время плакала.
— Да.
— Ты сейчас плачешь?
— Да.
Прошло несколько мгновений, прежде чем он заговорил вновь:
— Почему у нас всегда все так трудно, Салли?
— Потому что мы слишком сильно любим, — рыдала она.
— Неужели? А может, мы никогда не любили достаточно сильно, чтобы безоговорочно доверять друг другу?
Ее охватило чувство безнадежности. У них всегда будет так: неудержимое, горячее влечение, всегда побеждающая яростная, безумная жажда, а потом — печальное сожаление.
Она оглядела свое платье, подол запачкан землей, изящная шелковая вышивка в пятнах от травы. Оно было безнадежно испорчено, так же безнадежно опустошены были они сами.
— Ты прав, — сказала она. — Мы никогда не любили.
— Сможем когда-нибудь научиться?
— Вряд ли.
— Куда же нам теперь идти?
— Никуда, — сказала она. — Карусель остановилась, Джейк. Пора выходить.
Глава одиннадцатая
— Нет, — ответил он. — Я отказываюсь сдаваться. Не допущу, чтобы победила Пенелопа.
Но в ответ раздалось только мягкое шуршание шагов, удаляющихся по мокрой от росы траве.
Ему потребовалось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не броситься вслед за ней. Остаток разума говорил ему, что еще не время. Им обоим следует сначала оправиться от шока и боли.
