— Далее, — энергично продолжал Миронов, — когда сержант с кочки на кочку добрался до этой самой пилотки, то обнаружил в придачу вещмешок — он зацепился лямкой за ветку деревца и лишь поэтому не утонул!
При этих словах майора Зыкин обиженно стоял, отвернувшись в сторону. Горобец это заметил, улыбнулся солдату:
— Да вы, товарищ младший сержант, на майора не обижайтесь. Он у нас из тех, про кого в старину говорили: «На ходу подметки рвет!» Энергичный товарищ!
Окружающие, в том числе и Зыкин, сдержанно посмеялись над незамысловатой шуткой. А Горобец, ни к кому конкретно не обращаясь, задумчиво произнес:
— Похоже, утонул «наш» беглый диверсант…
— А я что говорю! — как показалось подполковнику, с каким-то удовлетворением воскликнула председательша. — Наши болота никто еще не переходил! Вот и ваш беглый утоп, а как же иначе!
«Каждый кулик свое болото хвалит! — усмехнулся про себя Горобец. — Но если отбросить шутки в сторону, выходит, что на сей раз операция „Захват“ успешно завершена. Почти успешно: выманить вражеский самолет нам все-таки не удалось. Зато диверсанты или уничтожены, или взяты в плен. Вот и последний — Яковлев, он же Крот, утонул в болотной жиже. Что же, закономерный финал…»
Так закончилась погоня, которую контрразведчики упорно вели от самого аэродрома с трех часов ночи… Тогда, сразу после боя, туда прибыли Громов и Горобец: ранее они находились в штабном трофейном автобусе всего в километре. В ангаре, где засели в засаде контрразведчики, была рация — о ходе операции ее руководителю, полковнику Громову, докладывали каждые пять минут. Собственно, сам бой длился не более десяти-двенадцати минут: десять диверсантов были уничтожены, двое взяты в плен — один из них, немец Крафт, в бессознательном состоянии. Кстати, именно он подорвал находившуюся при нем рацию, уничтожив все коды и шифровальные таблицы. Таким образом, контрразведчикам пришлось отказаться от идеи вызвать сюда немецкий самолет, тем не менее они могли праздновать вполне заслуженный успех — если бы не одно маленькое «но». Исчез один из диверсантов: некто Яковлев. Об этом однозначно заявил бывший абверовский обер-лейтенант, а ныне смершевский опознаватель. Осмотрев трупы и мельком глянув на оставшихся в живых, Берг уверенно заявил:
— Яковлев-Розовский, он же Крот, как это по-русски, испарился…
— Похоже… — озабоченно произнес полковник, потом обратился к Горобцу: — Что скажешь, Юрий Иванович?
— Мистика какая-то… — растерянно пробормотал тот. — Снова Крот. Ушел, как неделю назад с той поляны…
— Да что вы, на самом деле! — досадливо поморщился Громов. — Этот «испарился», вы — «мистика»! От меня не уйдет!
Полковник быстрым шагом направился к автобусу: налаживать связь с командованием двух рот из состава 23-го батальона — они расположились в резерве в поселке Соколовка. Горобец сразу хотел проследовать за Громовым, но дорогу неожиданно преградил Миронов — лицо майора было мрачнее тучи:
— Горячев ранен.
— Тяжело?
— Да. Пуля попала в область сердца… С ним сейчас Горохов. По рации вызвали санитарную машину из поселка, а пока перевязали своими силами…
— Ты, майор, вот что! Проследи, чтобы капитана побыстрее отправили в больницу. Пусть с ним едет Горохов, а ты сразу возвращайся ко мне. Опять этот Седьмой, или, как там его — Крот. Как сквозь землю провалился!
— В курсе… Разрешите идти, товарищ подполковник?
— Да. Потом сразу ко мне!
Затем были почти семь часов непрерывного преследования: силами двух рот — с приданными им служебно-разыскными собаками, шестью прекрасно выдрессированными овчарками. Вражеский агент, путая следы, уводил преследователей все дальше в глубь лесов, в сторону огромного болотного массива. И вот, похоже, погоня окончена… Горобец, словно о чем-то размышляя, задумчиво смотрел куда-то вдаль — в сторону бескрайних болот. Однообразная унылая равнина с редкими, поросшими травой буграми-кочками, островками воды, немногочисленными карликовыми березками, казалось, уходила куда-то за горизонт — да так оно и было.
Наконец подполковник, словно встряхнувшись, повернулся к стоящим позади подчиненным и твердым голосом приказал:
— Все, можно возвращаться! Не подлежит сомнению — вражеский диверсант утонул! Как говорится: «Собаке собачья смерть!»
Военнослужащие радостно загудели, а Миронов достал из-за ремня ракетницу и выстрелил вверх — над лесом на парашютике повисла яркая красная ракета, сигнал отбоя.
— Старшина! — крикнул подполковник сидящему около рации усатому радисту. — Сообщи Первому: «Операция „Захват“ завершена. Возвращаемся на базу. Второй». Передавай открытым текстом — теперь уже можно!
ГЛАВА 12
Монах
(Яковлев А. Н., агент Крот)
11–25 октября 1944 г.
Смоленская область.
…Когда мы со смершевцем практически одновременно выхватили пистолеты, я успел за какую-то миллионную доли секунды не то чтобы подумать — вдруг разом осознать: «Все кончено!!» От пули увернуться невозможно, и спасло меня чудо, иначе никак не скажешь: когда пятился назад, не спуская с противника глаз, и одновременно с ним (засек по его взгляду) нажал на курок — за мгновение «до этого» я оступился! Банально оступился, угодив правой ногой в неглубокую канавку! В тот же миг, заваливаясь назад — на спину, я «схлопотал» пулю: но не в сердце, а выше — в левое плечо. Возможно, это падение сохранило жизнь и смершевцу: моя пуля также ушла чуть вверх. К тому же меня спасло еще одно обстоятельство: пуля прошла навылет, не задев кость и верхушку легкого. Правда, крови я потерял изрядно. То, что мы напоролись на засаду и передо мной не обычный солдат-часовой, а оперативник из контрразведки, я понял сразу — еще до того, как мы схватились на ножах. Когда «часовой» на моих глазах мастерским приемом насадил на штык Султана, которого я страховал, меня сразу же пронзила мысль: «Засада!» Потом, уже с простреленным плечом и под аккомпанемент завязавшейся перестрелки, зажав рану рукой, пригибаясь и падая на землю — где ползком, где короткими перебежками, — я бросился к ближайшему лесочку. Там, разогнувшись, бежал еще не меньше километра. Вещмешок, который перед схваткой оставил на опушке, захватил с собой: каким бы тяжелым он сейчас ни казался, без медикаментов и бинтов мне конец. Задыхаясь, упал на землю и лежал без движения минуты две или три, затем усилием воли заставил себя сесть, прислонившись спиной к широкому стволу какого-то дерева. Скинул шинель и гимнастерку, закусив губы от боли в плече, а нижнюю рубаху, пропитанную вокруг раны кровью, просто-напросто разорвал. Потом я лег на шинель и прямо на входное пулевое отверстие вылил остатки спирта из фляжки: обожгло нестерпимо, аж дыхание перехватило! Перевел дух, затем достал из вещмешка индивидуальный пакет и небольшую металлическую коробку — походную аптечку. Щедро промазал йодом из пузырька входное и выходное пулевые отверстия и, подложив специальные тампоны с антисептиком, тщательно и туго перебинтовал плечо. Драгоценного времени потерял немало, зато теперь мог двигаться дальше, не боясь истечь кровью. Когда оделся, уже на ходу положил в рот две фенаминовые таблетки и вскоре почувствовал некоторый прилив сил. Но ненадолго, потому как рана и потеря крови давали о себе знать: сейчас мои силы были далеко не те, что в ночь выброски или вчера, когда единым махом я одолел больше полусотни километров. Единственное, чего у меня хватало с избытком, так это злости — я повторял про себя, сжав зубы: «Врете, товарищи комиссары, так просто я вам не дамся! И не сдамся, не надейтесь!»