Накануне вечером старая миссис Ванлоо легла в обычное время после мирного ужина в кругу семьи. Как большинство пожилых людей, спала она очень чутко, просыпалась обычно в шесть и звонила, чтобы ей принесли утренний кофе. В это утро звонок не раздался, но слуги, полагая, что она утомлена тягостными событиями последних дней, не обратили на это внимания, решив дать ей поспать подольше. Но когда прошел час, ее долгий сон начал казаться им странным, а через полтора часа слуги не без ужаса вспомнили то утро, когда не проснулся Артур Ванлоо… Горничная постучала, сначала негромко, потом сильнее. Не получив ответа, она решительно открыла дверь, которая была не заперта. Услышав звуки, доносившиеся с кровати, она сразу поняла, что дело неладно: звуки напоминали не столько дыхание спящего, сколько предсмертный хрип. Горничная раздвинула занавеси и испустила крик. Миссис Ванлоо лежала на кровати, полуоткрыв рот. На оклики она не отзывалась. Горничная бросилась к телефону и, по счастью, дозвонилась доктору Дюроку. Тот явился необычайно быстро. Первое, что он заметил, был стакан на ночном столике с остатками какого-то питья. Значит, миссис Ванлоо накануне принимала снотворное? Насколько горничной было известно, нет. Перед тем как лечь спать, мадам обычно сама готовила себе стакан апельсинового сока с сахаром и водой, который она пила, если просыпалась ночью. Она никому не разрешала делать себе это питье. Когда накануне вечером горничная пожелала хозяйке спокойной ночи, та уже засыпала. Доктору не понадобилось проводить сложный анализ, чтобы убедиться: в стакане с апельсиновым соком, разбавленным водой, было и кое-что другое. Дюрок приложил все старания, чтобы привести пациентку в чувство, и наконец ему это удалось. Вызвав сиделку, доктор пожелал поговорить с членами семьи. О чем шла речь, Женевьева, конечно, знать не могла, что отнюдь не помешало ей высказать множество фантастических домыслов насчет возможного содержания разговора: накануне похороны, ночью несчастный случай — такого не бывает в семьях, где все идет как положено. Хозяин Женевьевы, очевидно, придерживался на сей счет такого же мнения, потому что, едва выслушав новости, написал записки банкиру и доценту и умчался в город… «А вот и он», — заключила Женевьева свой произнесенный на гренландском диалекте монолог, потому что у садовой калитки показался Эбб.
День был жаркий, Эбб был в испарине. Но может, капли пота на его висках были вызваны не лучами весеннего солнца? Он снял шляпу, откинул светлые волосы со лба и рухнул на стул. Однако если Женевьева надеялась услышать дополнительные новости, то ей пришлось разочароваться. Кристиан просто отдал ей несколько распоряжений насчет ланча, побудивших ее с ворчанием удалиться.
— Ну что скажете? — спросил поэт доцента, в первый раз взглянув ему в глаза.
— Я только что беседовал с Женевьевой, — ответил доцент, — и знаю то, что знает она. Но поскольку мне известно, как приукрашивают сообщения в прессе даже в странах, наиболее свободных от цензуры, я предпочел бы услышать вашу версию случившегося, Эбб!
— Которую Трепка, несомненно, назовет еще более приукрашенной! — заметил поэт. — Я полагаю, что Женевьева рассказала нам обоим одно и то же, и могу только добавить, что мои сведения подтверждают ее рассказ. Старуху нашли сегодня утром в глубоком обмороке, вызванном сильнодействующим снотворным, очевидно вероналом. Она никогда не принимает веронал, потому что для ее возраста сон у нее прекрасный. Судя по словам горничной, она не принимала снотворного и вчера вечером. И, однако, в ее апельсиновой воде оказалась изрядная доля этого лекарства. Что скажете?
Доцент молчал.
— Она никогда не запирала дверь в свою спальню, — заметил Эбб.
— Но кто? — помолчав, спросил Люченс.
— Ну, тут у нас широкое поле для предположений!
Возникла новая пауза. В памяти доцента всплывал то визит к месье Терону, то посещение кондитерской. Должен ли он рассказать Эббу, что он там узнал? Он решил пока промолчать. Следующие слова поэта укрепили его в этом намерении.
— Я только что от мадемуазель Титины. Как источник новостей она заткнет за пояс и Женевьеву и агентство Гавас.[44]Знаете, что она сообщила, взяв с меня обещание молчать; полагаю, такое обещание она берет со всех, кому она это сообщает. Муж прекрасной мадам Деларю и Аллан Ванлоо вчера днем подрались в саду казино. Накануне мадам побывала в Ницце, якобы чтобы примерить платье у какой-то неизвестной портнихи, которую она там нашла, — «настоящее чудо». Но приятель мужа видел как раз в это время в Ницце Аллана Ванлоо… Бедняга музыкант, которому известны все сплетни, от горя и злобы совершенно потерял над собой власть и, наткнувшись в парке на Аллана Ванлоо, пустил в ход кулаки, хотя тот возвращался прямо с похорон… «Чудо, что весь город не услышал их криков», — сказала Титина. Но в общем, строго говоря, слышала ли их одна Титина или весь город — это одно и то же. Я просил мадемуазель Титину в доказательство ее любви к человечеству обо всем молчать, она пообещала, но…
«Прямо с похорон» — звучало в мозгу доцента.
— Я забыл еще одно, — добавил Эбб. — Месье Деларю заметил вчера на руке жены кольцо с бриллиантом, которое при его появлении она поворачивала камнем внутрь. Он не без оснований предположил, что это кольцо имеет отношение к ее поездке в Ниццу. Мадам Деларю это признала, но уверяет, что его ей дал просто «примерить» один ювелир, который готов в любую минуту взять его обратно…
Доцент вспомнил кресло-качалку, на котором сидел смуглый господин. Смуглый господин держал на коленях смуглую девочку и яростно раскачивался, крича: «Когда вы встретите вашего друга Аллана Ванлоо, скажите ему, чтобы он не забыл про двадцатое текущего месяца». До двадцатого оставалась неделя. Нет, об этом Люченс пока ничего не станет говорить Эббу. Пока можно побеседовать о других делах.
— После вашего первого визита на виллу, — обратился Люченс к поэту, — вы показали нам отпечатки следов, которые нашли под окнами Артура Ванлоо. Продолжили вы — гм! — ваши изыскания в этом направлении?
— Да, продолжил.
— И пришли к какому-нибудь результату?
— В известной мере. Отпечатки принадлежат молодой девице, она член того левого кружка, с которым общался Артур. Но потом мы узнали результаты вскрытия, и я решил, что этим делом заниматься не стоит. А вы случайно не встречали Жаннину?
— Так ее зовут Жаннина? Позавчера днем я заглянул в парк. Я ведь прежде не видел его при дневном свете. Там было безлюдно, но вдруг я заметил девушку с лицом как у кошки, она бродила поблизости от окон покойного Артура Ванлоо. Шляпы на ней не было — очевидно, она не принадлежит к числу домочадцев. И я сразу подумал, не она ли оставила замеченные вами следы.
— Не слишком ли смело такое предположение?
— Да нет, отчего же. Отпечатки, которые вы нам показали, явно принадлежат женщине. А вы рассказывали, что Артур имел обыкновение по ночам принимать гостей. И обнаружив на том самом месте, где разыгралась драма, молодую женщину, смахивающую на анархистку, я счел, что выводы напрашиваются сами собой. Добавлю, что теория моя почти тотчас же подтвердилась; каким образом — я предпочел бы не говорить. Но что вы думаете об этом? — И он протянул Эббу клочок бумаги, найденный в зарослях цинерарий.
