— Да пошёл ты, — задрала я подбородок.
— М-м-м… да, очень аргументированно, — усмехнулся он. — Где-то я это уже слышал.
— Возможно, от своей беременной риэлторши, которую даже за руку никогда не держал. И это будет второй в мире случай непорочного зачатия. Такая вот платоническая любовь.
Он покачал головой, словно я безнадёжна. Словно чего-то так и не поняла, и уже, наверное, никогда не пойму.
И столько смелости было в его взгляде, столько честности, такое ощущение правоты.
— У меня сведения из первых рук, — усмехнулась я.
— Ну, что ж, спасибо, что просветила. Жаль, что, когда ты сделала аборт, я стал последним человеком, который узнал, что ты была беременна.
Я задохнулась, словно получила удар под дых.
— А, мне казалось, мы это пережили, — кое-как вздохнула я. — Да, я была не права, но ты простил и обещал никогда не вспоминать.
— Я и не вспоминал. Никогда. Ни разу за десять лет. Не вспоминал про аборт, что ты сделала втихаря. Не вспоминал, как эта ложь и вина, — он никогда бы так не сказал, но я слышала «за убийство нашего ребёнка», — тебя едва не разрушила. Не вспоминал твой роман с психологом, к которому ты пошла, чтобы выбраться из ямы, в которую сама себя загнала, и которым увлеклась настолько, что была готова бросить не только мужа, но и детей. Никогда не вспоминал. Даже не хотел знать, кто из вас одумался: ты или он. И чем бы это закончилось, если бы я ни застал вас целующимися и не вынудил тебя признаться.
Глава 34
— Это нормально! — выкрикнула я, чувствуя себя зажатой в угол. — Романтические чувства к психологу не являются необычным явлением в процессе терапии!
— А его жена, интересно, разделяет твою точку зрения? Она считает нормальной его привычку целоваться с пациентками? Или это другое?
— Это я его поцеловала, а не он меня. И я была в послеродовой депрессии, когда сделала аборт. Ты не рожал, чтобы понять, что это такое.
— Да куда мне, — тяжело вздохнул он. — Я же тиран, который заставил бы тебя родить, меня не обязательно было даже ставить в известность. Только Веронике был год, не поздновато для послеродовой депрессии?
— Какая разница, если мне было настолько плохо, что я не хотела жить.
— Да, я помню, как ты позвонила из дома, где были наши дети, и сказала, что стоишь сейчас на кухне, хочешь открыть духовку и включить газ. Это был самый страшный день в моей жизни. Даже страшнее, чем день, когда мама сказала, что умер отец. Всерьёз это было или ты просто устала и ляпнула, не подумав, я не знаю. Но я был готов на что угодно, лишь бы никогда больше тебя не посещали такие мысли. На любого психолога, но… — он развёл руками, — ты завела с ним роман.
— Так это месть? Месть за то, что я запуталась и не смогла разобраться, что моя влюблённость — просто перенос? Проекция, когда клиент проецирует свои желания и ожидания на врача, видя его в роли идеального партнёра. Видя в нём источник удовлетворения своих эмоциональных и романтических потребностей.
— Не поздновато для мести? Десять лет прошло.
— Ну может, у тебя просто не было… — я тоже развела руками.
— Чего? Возможности? Или повода? Зато какая масса комплексов у меня должна была возникнуть, если твои потребности мог удовлетворить кто угодно, только не собственный муж.
— Не кто угодно! Не сравнивай! Это было… другое.
Чёрт! Как же хорошо он меня знал, что предвосхитил даже то, что я это скажу.
— Хорошо же он промыл тебе мозги, что сейчас ты даже ни разу не вспомнила, как сильно была им увлечена. Нет, не как психологом, как мужчиной, Лер. Как сама себя удовлетворяла, не желая секса со мной, потому что тебе был нужен он и только он, и, наверное, думала, что я не знаю.
— У нас ничего не было! Клянусь, не было, — выдохнула я в отчаянии.
— О, давай без клятв, — горько усмехнулся он. — Сколько же их уже было! Но одну я особенно запомнил. Когда ты стояла передо мной на коленях и умоляла тебя простить. Помнишь, что ты тогда мне говорила?
Я помнила. Вернее, только что вспомнила.
— Если ты когда-нибудь встретишь женщину… другую женщину, — смотрела я на него, практически не дыша, не шевелясь, даже не моргая. — Женщину, что будет для тебя также важна. Я пойму. Я приму. Я знаю, каково это. Ты не услышишь от меня ни слова упрёка, — повторила я слова, что действительно однажды ему сказала.
Сказала, когда он меня простил. Три месяца терпеливо ждал, когда моя увлечённость пройдёт. Ждал, что я одумаюсь, приду в себя и вернусь. К нему, детям, семье. К себе, той самой, что, наделав столько глупостей, я потеряла. Но нашла, благодаря ему. И вернулась.
Я закрыла глаза, боясь, что потекут слёзы.
Блядь! Только сейчас до меня дошло, почему он начал свой разговор так: «Есть женщина… Другая женщина…», а я…
Да, ещё я говорила, что измена — это секс, всё остальное не считается.
И даже не вспомнила, что давала ему эту дурацкую клятву.
Но в конце концов, я не обязана всё помнить! А у них был секс!
И разве это одно и то же: привязаться к психологу, когда клиент ощущает, что его слышат, понимают и принимают, независимо от его состояния и проблем, и привязаться к бабе, которая им восхищается, боготворит и, — что там она ещё сказала? — восхищается до дрожи?
— Это другое, — сказала я твёрдо, открыв глаза.
Он развёл руками, и я знала, что это значит: кто бы сомневался!
— И чем
