Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
выходили на улицы, чтобы провозглашать свои требования по поводу этих границ.
Валлонские металлисты в красных шарфах, фламандские фашисты с короткой стрижкой, жертвуя своими выходными, устремлялись в аграрные районы. Депутаты парламента и сенаторы, жертвуя ночным отдыхом, потели на дебатах, и всё ради этой самой границы.
В довершение всех бед есть еще одна языковая граница. Ею не занимались законодатели, никто не выходил ради нее на улицы, не устраивал полемики. Но она продолжает существовать, хотя и во многом утратила свое значение. Ее имя — социальная языковая граница, и, на мой взгляд, в истории Бельгии она играла более важную роль, чем географическая.
В деревнях язык отличал барона от крестьян, доктора и нотариуса от неграмотных недочеловеков. В городах привилегированный средний класс разговаривал на французском, а те, кто классом пониже, старались как могли за ним тянуться. Гентский франкофон, повсюду с гордостью называющий себя фламандцем, как-то выдал мне фразу (на французском, разумеется), суммирующую суть социальной границы языка: «На фламандском говорили с животными и слугами. Именно в такой последовательности». Произнося эти слова, он не мог сдержать слез раскаяния.
В 1973 году был подготовлен Сентябрьский декрет, по которому в качестве делового языка и языка обучения во Фландрии утверждался нидерландский. По мнению франкоговорящих, это было недопустимым нарушением свободы языка. Наверное, франкофоны считали верхом языковой свободы то, что спустя более ста сорока лет независимости директор фабрики в Остенде или Турнхауте мог по-французски бранить свой персонал и на французском же доводить до сведения наемных работников различные циркуляры и распоряжения. Хозяева всегда и везде бывают более правы, чем подчиненные, всегда и везде они предоставляют себе больше свободы.
В провинциях Фландрии линия, разделяющая во всем мире хозяев и подчиненных, делит их совместно с языковой границей. На любом предприятии говорящий по-французски был шефом или по крайней мере членом правления, а говорящий по-нидерландски находился у него в подчинении. Соотношение господин-слуга начало меняться только в 1970-е годы. Деловая жизнь Фландрии, естественно, осталась такой же капиталистической, как и прежде. Только шеф теперь чаще всего говорит на языке своих подчиненных, даже чаще, чем в Нидерландах. Потому что у нас он может говорить на том же диалекте и с тем же акцентом.
В последние годы наблюдается новое и чрезвычайно странное для Фландрии явление. С персоналом строго воспрещается говорить по-французски, но зато можно спокойно говорить по-английски. Раньше правоверного фламандца возмущало, что всякого рода управы заседают на французском. Раньше законопослушный франкоговорящий фламандский буржуа возмущался, что ему приходится обращаться к партнерам на нидерландском. Теперь же все они бодро, покорно и единодушно говорят по-английски, если, конечно, можно принимать за английский извергаемую ими нечленораздельную звуковую кашу.
В повседневной жизни этот поворот совершался весьма живописно. Вас уже не смерят презрительным взглядом, если вы придете в дорогой магазин и закажете что-то на нидерландском. Во Фландрии французский совершенно исчез из публичной жизни. Он отступил в гольф-клубы, в домашний круг, в семейные праздники. Во Фландрии французский стал частным языком. Он функционирует здесь еще пока что как некий код, например, для новогодней поздравительной открытки, которую бургомистр какой-нибудь общины к северу от Антверпена посылает семейной паре, живущей в другой общине к северу от Антверпена.
Языком знати во Фландрии остается преимущественно французский. Высшее сословие, конечно, знает нидерландский, чтобы не рисковать своим исключительным положением в банках и деловой жизни. Необходимость в двуязычии начинает уже пробиваться в Валлонию и, что еще совсем недавно казалось химерой, в дома брюссельской буржуазии. Эта скрытая франкофония во Фландрии — отголосок прошлого, и я ее не осуждаю. Трудно регламентировать приватное использование языка рамками закона, не впадая при этом в докучное принуждение. И если даже вы будете запрещать французский в каких-либо кругах, чего бы мне не хотелось, высшие классы найдут способ отличаться от низших. Бельгийская история такова, какова есть. Во Фландрии высшие классы и знать больше двух столетий воображали, что они отличаются от низших сословий своим французским языком. Говорить на нидерландском — о нет, фи, какая неотесанность! На аристократическом рауте вы можете громко прихлебывать свой суп или говорить на нидерландском, но это не комильфо.
Конца всему подобному пока что не видно. Правда, теперь буржуазия и благородные сословия больше не делают вид, что языка простонародья не существует. Язык регулирует публичную жизнь. А наше несправедливое и унизительное прошлое оставило нам одно большое преимущество. Мы знакомы с французским — языком близких соседей. Мы обязаны культивировать знание этого языка. Не у каждого есть такая возможность — бесплатно, в обычной школе, в повседневном окружении познавать этот сильно отличающийся соседский язык. К тому же он по-прежнему остается мировым языком, а для нас — желанным противовесом плоскому империализму английского (которым мы тоже владеем). Во Фландрии французский больше не угрожает нидерландскому. Сегодня сами фламандцы — угроза собственному языку.
Нидерландский язык
[34]
Первая история. Начало 80-х.
У меня дома сидят за теплой беседой нидерландские друзья. Кофе, пиво, можжевеловка, пирожные, зрелый сыр с плесенью. Все мои гости живут в Брюсселе и его окрестностях, некоторые уже много лет. Мы говорим о нидерландской школе в Брюсселе. В эту школу ходили мои дети. Она расположена прямо за углом, в пяти минутах от нас, и к бельгийским детям там всегда относились очень доброжелательно. Одна приветливая дама говорит мне с жутким рандстадским[35] акцентом: «Я нахожу, что дети здесь очень прилично говорят по-нидерландски, даже бельгийские, почти без акцента. Ну разумеется, учителя тоже говорят без акцента». Лично у меня есть ощущение, что мои дети приносят из школы грубый акцент столичного «Радио Хилверсум», но я от этого не страдаю. Спрашиваю даму: «А я, по-вашему, тоже говорю с акцентом?» Она смотрит на меня удивленно и слегка насмешливо: «Ну конечно, ведь вы говорите по-фламандски».
Вторая история. Начало 70-х.
Письменный экзамен в Лёвенском университете. Поскольку студенты, изучающие общественные науки, должны прилично знать нидерландский, для них предусмотрен экзамен. Сдать его для них — пара пустяков. Они прекрасно владеют нидерландским: как-никак это их родной язык.
Им предлагают текст, который нужно исправить. Это целый набор ошибок — бельгицизмов, а также обиходных слов и выражений, несвойственных нидерландскому языку. Довольные студенты выходят из аудитории, где они корпели целый час. Никаких проблем, текст проще простого, всегда бы такие экзамены.
Через неделю вывешивают результаты. По пути в экзаменационную комиссию — крики и шепот, возмущение, изумление.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
