Толстого в данном случае человек был интересен после того, как совершено событие. Это же самое можно проследить и в других произведениях, в особенностях построения отдельных глав. Такой взгляд, такой подход к изображению жизни, к изображению человека, мне кажется, как раз и создает возможность глубокого проникновения в тайны человеческой души, ту возможность, какая необходима каждому художнику слова: такой подход, говоря современным языком, перспективен и таит далеко еще не открытые возможности.
Часто возникают разговоры о том, насколько важно внешнее описание, внешняя деталь; является ли она дополнением к психологическому рисунку или может самостоятельно выражать тот же, скажем, психологический рисунок. В одной из многочисленных книг о творчестве Толстого приводится пример, как великий художник, изображая Анну Каренину, оставшуюся одну в комнате после разговора с Вронским, внешними деталями отлично передает ее состояние, ее смятение. Высказывается даже такое мнение, что этого внешнего описания, описания позы, жеста, выражения лица и выражения глаз, уже было бы достаточно для полной картины. Но, на мой взгляд, это далеко не так. Если бы мы не знали хода мыслей Анны и ее чувств до разговора с Вронским и если бы не были описаны ее мысли и чувства полно, проникновенно и без всяких подтекстов после разговора, то вся картина была бы для нас статичной. Анна в состоянии смятения, но что составляет суть этого смятения? Так же как любая отдельная картина может быть законченной лишь в том случае, когда описание внешней детали и описание внутреннего состояния образуют естественное и органичное целое, так и все полотно произведения должно вбирать в себя жизнь в том сложном ее единстве, как она есть на самом деле.
Жанр романа, как и все иные жанры литературы, продолжает развиваться и совершенствоваться. Развитие же, как я уже говорил, видится мне в схождении линий к вершине, к усложнению, психологизации, к возможно большей емкости и лаконизму. Какие-то линии уже достигли вершины и сошлись, какие-то еще только предстоит открыть и довести. Так что я не отношусь к тем людям, которые утверждают, что все уже открыто; трудность заключается в другом: в том, чтобы понять и увидеть правильный путь к открытию.
1965
ВОЗРОЖДЕНИЕ ГОРЬКОВСКИХ ТРАДИЦИЙ
Из наблюдений и опыта редакторской работы
1
Историки, литературоведы и критики всегда разбивали литературный процесс на удобные для изучения и восприятия периоды. Есть периодизация классики и есть периодизация современной советской литературы. Однако и при таком научном, объективном подходе к литературе как к явлению жизни часто упускается немаловажное обстоятельство, подмеченное еще Львом Николаевичем Толстым, что литература, как и жизнь, постоянно находится в движении, что одно явление вытекает из другого, но есть и проблемы, особенно в творческом деле, которые, по-разному соотносясь с эпохой или десятилетием, в главной сути своей остаются неизменными, переходят из одного периода развития литературы в другой. Одной из таких проблем является проблема «писатель и жизнь», стержневая проблема литературы.
Чем глубже писатель знает народную жизнь, тем ярче изображает народный характер и тем ближе этот характер к сути социальных и нравственных перемен, которые происходят в обществе. Проблема эта вбирает в себя и стилевой интерес, стилевые пристрастия — либо развивается главная тенденция языка, идет обогащение его, либо, напротив, он засоряется маловыразительными, чужеродными, не свойственными сложившемуся строю речи словами. Знанием народной жизни определяется и то главное, что называют позицией писателя: как он смотрит на жизнь, как воспринимает и изображает ее.
Проблема «писатель и жизнь» в разное время ставилась по-разному, но всегда в соответствии с темпом, или, вернее, со скоростью движения жизни, а еще вернее — с развитием науки, техники и нравственными переменами, связанными с переменами условий труда народа. То время, когда, вобрав в себя в молодости все оттенки и соотношения жизни, можно было затем до старости, сидя в кабинете, писать об этой самой жизни и оставаться писателем современным, — то время давно ушло; жизнь получила и получает такое ускорение (явление это присуще не только одной нашей стране, его следует рассматривать в аспекте более широком), что впечатлений не только десятилетия, но и впечатлений последнего года бывает недостаточно, чтобы с более или менее приближенной достоверностью отобразить в книге современную действительность. И дело тут не в сиюминутном и вечном, не в «душе» и «железе», как утверждают некоторые критики.
Иронический образ «железный» и все, что стоит за ним (разумеется, все бездушное, как надо понимать), относим лишь к той бумажной стене, на пробивание которой не надо затрачивать никаких усилий, она легко протыкается пальцем. И составляют ее те серые и бесталанные книги, которые выходили, несмотря на все преграды, как во времена Пушкина, так и теперь; они продолжают, с одной стороны, портить читательский вкус, а с другой — порождают всевозможные дискуссии и ложные, надуманные проблемы. Нет отдельно литературы так называемой «души» и литературы «железа», а есть одна, рождаемая талантами, и корни ее лежат в глубоких традициях нашей русской, нашей многонациональной и мировой классики. Ведь каждому ясно, что всякое даже историческое произведение создается не ради истории, вернее, не только ради нее — оно всегда направлено в современность. В этом и заключена ценность произведения, в этом же проявляются и позиция писателя, его знание народной жизни.
По какой-то странной логике теперь принято говорить, что вот эти писатели — называют фамилии — пришли из «гущи народной жизни», и получается, что все другие будто бы свалились с Луны. Но ведь «гуща народной жизни», как ее следует понимать сегодня, есть не только стройка, завод, деревня или научные, административные учреждения, но и школа, семья, через которую преломляется вся наша общественная жизнь. Преломление это бывает неожиданным и разным в социальном и нравственном отношении, и только комплекс подобных преломлений, познанный и обобщенный, может дать правдивое представление о тех процессах, о тех сдвигах и переменах, которые происходят сегодня и отражать которые (отражать с опережением!) призвана литература. Задача ее — создание социально активного героя, такого, в котором сочетались бы не «округлые» качества доброты толстовского Платона Каратаева, о которых с явно преувеличенной любовью пишут некоторые критики, не подспудные таланты иных литературных героев, которые они в силу неких туманных обстоятельств не могут проявить в жизни, но добро и таланты действенные, помноженные на чувство хозяина себе и своему делу, хозяина в том широком понимании, что и ему, и его детям, внукам и правнукам жить и работать на этой своей земле.
Лев
