последним оставшимся игроком, и в этом случае ваш взнос будет возвращен вам вместе с взносами ваших коллег-игроков за вычетом доли заведения. Джекпот составляет сто дукатов.
Корсар криво усмехнулся и ударил кулаком по ладони.
— Возбуждающе, верно? — сказал Лукан, не сводя глаз с здоровяка. — Может быть, ты, наконец-то, сможешь купить приличные духи, чтобы замаскировать свое зловоние.
Лицо корсара потемнело:
— Какого черта, ты только что...
— Теперь нам нужно определиться с порядком игры, — продолжил служитель, бросив на Лукана многозначительный взгляд, который говорил: Ведите себя прилично. — В этом мешочке четыре жетона. Три из них золотые, один синий. Вы выберете по одному, не глядя. Тот, кто выберет синий жетон, пойдет первым, затем ход игры переместится вправо. — Он протянул мешочек Леди в Красном. Когда она протянула руку, ее рукав задрался, обнажив татуировку на запястье, алые чернила ярко выделялись на алебастровой коже, образуя символ, который вызвал искру в глубинах памяти Лукана.
— Золото, — объявила она, поднимая жетон. Ее голос был похож на дым на шелке, в нем слышался сильный северный акцент. Корслаков, подумал Лукан, или, возможно, Волстав. В любом случае, она далеко от дома.
Следующим тянул корсар, также выбрав золотой жетон. Наемница последовала за ним, ее лицо оставалось бесстрастным, когда она вынимала синий жетон. Зрители наверху зашептались. Служитель протянул Лукану мешочек:
— Не могли бы вы, сэр? В интересах справедливости.
Лукан сунул руку в мешочек и вытащил последний золотой жетон.
— Спасибо, сэр, — сказал служитель, когда Лукан вернул его. — Вы ходите первой, мадам, — сказал он наемнице, — после чего ход переходит направо. Я желаю вам всего наилучшего. — Мужчина собрал оставшиеся жетоны и отошел в сторону. — Дамы и господа, — обратился он к залу, — заключительные ставки, пожалуйста.
— Итак, — сказал Лукан, ухмыляясь и оглядывая своих товарищей по игре. — Кто готов к небольшой боли?
Наемница проигнорировала его; ее глаза были закрыты, губы едва заметно шевелились, когда она что-то шептала про себя — возможно, молитву. Леди в Красном просто ответила на его взгляд своими пугающими красными глазами, на ее алых губах играла слабая улыбка. Корсар, однако, скрестил свои толстые руки на груди и наклонился вперед, как Лукан и предполагал.
— Что, черт возьми, ты знаешь о боли, красавчик? — спросил он грубым голосом, в котором слышался акцент Расколотых островов.
— Много. У меня достаточно шрамов.
— Да ну? Я их не вижу.
— Никто не видит. — Бледное лицо Джорджио Кастори смотрит на меня снизу вверх. Женщина, которую я люблю, уходит и просит меня не следовать за ней. Кровь на цветущей вишне...
— Этот шрам, — похвастался корсар, указывая на ряд рваных ран по всей длине предплечья, — медуза Мертвая голова. — Затем мужчина расстегнул рубашку и распахнул ее, обнажив несколько шрамов, которые крест-накрест пересекали его бочкообразную грудь. — Следы от ударов ножа в одиннадцати честных дуэлях. Я выиграл их все. — Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — Так что не читай мне лекций о боли, мальчик. Я гораздо лучше тебя знаком с ее вкусом.
— Леди и джентльмены, — сказал служитель, одарив их обоих свирепым взглядом, — игра начинается. — Ловким движением запястья он сорвал бархатную салфетку с пирамиды. Лукан почувствовал укол страха, когда взглянул на гладкую черную поверхность артефакта Фаэрона. Сначала он думал, что тот сделан из полированного темного стекла, но на обращенной к нему стороне не было отражения — казалось, она скорее поглощала свет, чем отражала его. Интересно, что бы сказал об этом отец? Конрад Гардова очень уважал Фаэрон, утверждая, что исчезнувшая раса превыше всего ценила мудрость и просвещение, но Лукан, столкнувшийся с предметом, который мог превратить в реальность самую настоящую агонию, был с этим не согласен.
Служитель коснулся вершины пирамиды пальцем в перчатке. Раздалось знакомое низкое жужжание, которое затихло, когда появились светящиеся линии. Затем началось световое шоу и появились ячейки, вспыхивающие синим и золотым. Лукан воспользовался возможностью, чтобы взглянуть на своих противников, надеясь увидеть признаки того же трепета, который испытывал он сам.
Если кто-то из них и боялся, то не показывал этого.
Наемница смотрела на пирамиду с холодностью, граничащей с презрением. Леди в Красном, напротив, казалась восхищенной, ее широко раскрытые глаза не мигали, словно она была загипнотизирована сменой цветов. Корсар, тем временем, метал на Лукана яростные взгляды, явно не забывая о нанесенном ему ранее оскорблении. И не прощая его. Тем лучше.
Синее и золотое сменились белым, а затем пирамида снова погрузилась во тьму, оставив лишь переплетение белых линий. Служитель отвесил чопорный поклон.
— Мадам, — обратился он к наемнице, — пожалуйста, приступайте, когда будете готовы. — С этими последними словами он удалился.
В зале воцарилась полная тишина.
Наемница наклонилась вперед и твердой рукой ткнула в одну из ячеек в нижнем ряду, быстрота ее действий вызвала одобрительный шепот зрителей. Лукан мог только догадываться, выбрала ли она этот фрагмент заранее или приняла случайное решение, но в любом случае она была вознаграждена сиянием золота и мягким звоном. Сверху послышались аплодисменты. Женщина откинулась на спинку стула, ее невозмутимое поведение не изменилось.
Моя очередь. Дерьмо.
Лукану удалось сохранить улыбку, пока он посмотрел на семь ячеек в нижнем ряду своей стороны пирамиды. Угадать, синюю ячейку было невозможно; это была игра наудачу, так что один вариант был ничем не хуже другого. Я, конечно, сталкивался с трудностями и похуже. Кроме того, быстрые действия наемницы означали, что любое его колебание будет выглядеть как слабость. Этого не должно быть. Он протянул руку — твердую, несмотря на бешено колотящееся сердце — и коснулся третьей слева ячейки. Пирамида оказалась на удивление прохладной на ощупь, но Лукан не обратил на это внимание; он услышал победный звон успеха и увидел золотистое сияние перед глазами. Он откинулся на спинку стула, пытаясь скрыть облегчение, и его взгляд отыскал Джуро в толпе наверху. Слуга Писца едва заметно кивнул ему, губы его все еще кривились в усмешке.
— Твоя очередь, морячок, — сказал Лукан корсару. — Не торопись, подумай...
Но корсар уже потянулся к пирамиде, вызвав шепот в толпе — очевидно, игра разворачивалась в более быстром темпе, чем обычно. Лукан не видел, к какой ячейке прикоснулся мужчина, но безошибочно узнал сопровождающий его звон. Корсар искоса посмотрел на Лукана, когда откинулся на спинку стула, скрестив свои татуированные руки. Сквозь аплодисменты раздалось несколько криков и свиста, и Лукан, подняв глаза, увидел двух женщин и мужчину, которые внешне и осанкой походили на корсара. Его товарищи
