ясно.
Одно не могу понять: зачем. Приехал с ней с континента, привез к себе домой и сразу же уконтрапупил. К чему такая спешка?
Ингалятор я обратно под шезлонг засунула – пусть пока полежит.
Тут опять ж-ж-ж – ворота загудели и в сторону поехали. Вернулся! Точно, белый «Рено» во двор въезжает. Я стою с лопаткой в руках у барбекюшницы, Гонзу в тень колонны отползает. Я ему сквозь зубы:
– Куда? Ты че?!
А он с усмешечкой:
– Это же твоя игра. Давай, дерзай. А я тут, в уголке постою. Не боись, не убегу.
Серро этот машину остановил перед гаражом, вышел и на меня уставился. Обалдел. У него во дворе на его личной хреновине чужая девка мясо жарит. Обалдеешь тут. Потом он что-то закричал мне по-португальски. Это он мог бы не стараться, я нау компренду, не петрю ни фига. Стою, улыбаюсь радостно, лопаткой ему машу:
– Салют, Мишель! Са ва?
Тут он ко мне уже по-французски. Это мне проще, в институте учила. Хотя говорить затруднительно, пока в голове фразу на родном сложу, пока переведу, пока скажу, полно времени пройдет. Это как у компов бывает задержка отклика или у авто позднее зажигание. Так и у меня. Но понимать хорошо понимаю. Он ко мне движется и кричит:
– Что вы тут?.. Как вы сюда?.. Что происходит?.. Убирайтесь!.. Я сейчас!..
Я вокруг барбекюшницы по кругу, чтобы она, значит, все время между нами оставалась. На всякий случай. Если он на меня кинется, я эту огненную геенну на него вывалю. А сама улыбаюсь по-прежнему:
– Мишель, я Алиса. Меня сестра позвала. Отэсэмэсила, что она тут, у тебя. Мы мясо жарим. Сейчас пикник устроим, только тебя и ждали!
И тут я слегка, чтобы его из поля зрения не выпускать, повернулась к дому и заорала:
– Эй, ну где ты там?! Лили! Иди сюда! Мишель приехал!
Почему «Лили», не знаю. Вот выскочило вдруг мое детское имя. Я же не репетировала. Наверное, мозг собрал картинку: вот я во дворе страшно чем-то занята, важным, самым важным в этот момент, а мама в окно кричит мне в третий уж раз или в четвертый: «Лили! Домой иди! Сколько можно тебя звать?»
Когда я заорала, этот тоже на свой дом уставился. Как на врата адские. Будто ждет, что сейчас полыхнет багровым пламенем сквозь черный дым, и выйдет оттуда… Кто выйдет? Кого он ждет? Смотрит, а в глазах ужас плещется. Непритворный. Так не сыграешь.
И тут – раз! – из ниоткуда у него за плечом Гонзу нарисовался. Совершенно беззвучно. И тихонечко так спрашивает, тоже, между прочим, по-французски (я сразу книжечки у него на кухне вспомнила – значит, не сковородки он на них ставит):
– Ты куда ее сестру дел?
Тот аж подпрыгнул и в прыжке развернулся. Кулаки к груди прижаты по-боксерски – сейчас бить будет. Прямо бедняге Гонзу в глаз засветит. Но нет. Руки опустил.
– Вы, – говорит, – из полиции?.. Нет? Что вам от меня надо? Денег? Сколько?
Все, сдался. Так быстро. Даже не интересно. Прямо как в Эндиных детективах. Сел на стул, лицо руками закрыл. Будто опал, оплыл свечным огарком. Держался, держался – и враз сдулся. Воздух из него выпустили. Даже не пришлось вот это вот: «Давай, рассказывай, говори, а то…» Сам начал.
– Я больше в этом доме не останусь. Не могу теперь. Ночевать не могу. Сразу в гостиницу уехал. Жаль. Мне тут нравилось. Я его три года назад купил. Приехал сюда по делу и сразу в этот остров влюбился. Вот бы, думаю, здесь остаться. Навсегда. А что? Я же архитектор, где угодно могу жить, а работать хоть на другой стороне земного шарика. Без разницы. С этим домом мне повезло. Он выше всех на склоне. Ко мне во двор никто не заглянет. А я могу. Если на крышу подняться. Там у меня любимое место. Там думается лучше всего. Особенно ночью. Сядешь там с ноутом, вокруг полный мрак, только фонари вдали и звезды в небе, мир схлопнулся, вернулся в первоначальную точку – здорово. Ощущение, что я один остался. Вообще один, как бог. И любой проект, если колом встал, сразу разглаживается, все закавыки сами собой разрешаются… Я ее в аэропорту встретил. Как раз вернулся. Проект закончил. В Синтре Дом музыки вел, авторский надзор, то, се… Я багаж получал, и мой чемодан последним выехал. Вышел оттуда, в зале уже пусто, все разбежаться успели, а она стоит одна посреди пустоты, у ног огромный рюкзак. Стоит, такая потерянная вся, и ругается вполголоса по-французски. Я на язык и повелся. Подошел, спросил: «Что случилось, мадемуазель?» А она: «Меня в самолете обокрали». Я не поверил. Как в самолете обокрасть можно? Это же не поезд, не трамвай. Она бумажку вытащила из полиции, свеженькую. Да, действительно, написано, что у пассажирки такой-то такого-то рейса неустановленным лицом были похищены деньги, документы, телефон. Печать, подпись. Все как положено. Говорит, летела с остановкой в Лиссабоне, соседка опоила ее снотворным, забрала все, что хотела, и спокойно вышла. Ее бортпроводница еле добудилась, уже когда здесь приземлились. Она должна была с группой встретиться, чтобы в поход идти, а где, в каком месте – черт его знает, все в телефоне было. А так она не помнит, то ли Порту Муниш, то ли Порту-да-Круш, то ли еще какой Круш. Или вовсе не Круш. Я бы ей дал свой телефон, но я его посадил в самолете – всю дорогу играл, как дурачок, скучно было. Ноут свой я накануне не поставил заряжаться, а у него уже быстро батарея садится, он старый, так что тоже пустой был. Ну, я и предложил ко мне поехать. Дома я ее за свой комп пущу, она все и найдет, куда ехать, кому звонить. Она так обрадовалась, заулыбалась, красивая такая сразу стала. У меня машина в аэропорту стояла, мы сели и поехали. А дома, только мы вошли, звонок в калитку. Я ж назначил встречу одному потенциальному заказчику. Мужик хотел дом строить в Рибейра-Фриу, на горе. Я с ним за месяц договорился, кое-какие свои проекты ему скинул посмотреть, ему понравилось, он захотел более детально пообщаться. А с девчонкой этой, потеряшкой, я и позабыл совсем о нем. А мужик оказался пунктуален, точно в назначенное время явился. Ну, я ей предложил пока перекусить, позагорать-поплавать. Мне комп самому понадобился на час-полтора, а потом я ее туда бы пустил. Ушел с клиентом в кабинет, он в другом конце дома. А когда через час с небольшим во двор вышел, она в бассейне была, под водой. Мертвая. Совсем мертвая. Я не знаю, что случилось. Только я реально обосрался со страху. Представляете, я привожу домой девчонку, а она тонет у меня в бассейне. А соседка видела, как мы подъезжали к воротам. И клиент тоже. Нет, он ее не видел, но в холле шмотки валялись – рюкзак, кроссовки, ветровка. Видно, что не мои вещи, женские. Он мог заметить. У меня мозг схлопнулся. Чтобы там полицию вызвать, скорую – даже в голову не пришло, нет. Я ж ничего не сделал, наверное, вскрытие бы установило, что она сама утонула, без посторонней помощи. Хотя… Но я об этом даже не подумал тогда. Я только одно повторял: «Избавиться от нее, избавиться, ее здесь не было». Я ее в багажник – и к морю. Есть место одно недалеко, на машине можно к самому краю скалы подъехать. Пустырь, кусты какие-то колючие, за ними с дороги не видно. Вот я туда. Вытащил ее из машины – и со скалы в океан. И, не оглядываясь, обратно домой. Бумажку ее я сжег. Похватал шмотки – рюкзак, кроссовки, джинсы, футболку, все, в общем – и тоже в машину. Повыше в лес заехал на гору, там выбросил… Почему не все?.. Что это?.. Не знаю, откуда. Не мое… Хм, ингалятор… Под шезлонгом? Наверное, из кармана штанов или из сумочки у нее выпал. Может, она поэтому и умерла. Может, у нее приступ был. А я, дурак, рядом был совсем. Но не видел. Не слышал. Не помог. А потом я ночевать в гостиницу уехал. Не мог здесь… Что значит – как ее звали? Ты ж сама сказала… А, я понял, ты наврала про сестру. Никакая она тебе не сестра, ты про нее ничего
