а Никса, Рихтер и его сеттер Флай уже ждали у ворот особняка. Рыжая псина крутилась и прыгала вокруг хозяина, явно предвкушая удовольствие от предстоящего мероприятия. Саша, вообще-то не любивший собак, к некоторым породам относился вполне терпимо. И ирландский сеттер входил в их число, наряду с колли, корги и спаниелем.
Когда они вышли из города, было ещё жарко, но на дорогу пали длинные тени, предвещая скорый закат.
— Я вряд ли буду охотиться, — сказал Саша, — просто посмотрю.
— Тебе раньше нравилось, — заметил Никса.
— Я раньше охотился? — удивился Саша.
— Ещё бы, — сказал Никса. — и много.
— Но в прошлом году мы сюда не приезжали, — заметил Саша, — а два года назад мне было всего двенадцать. Как я мог охотиться?
— Причём тут два года назад? — спросил Никса. — Ты уже охотился, когда мы здесь были впервые.
— Ты хочешь сказать, что винтовку доверили семилетнему мальчику?
— Охотничье ружьё, — уточнил брат.
— Не суть.
— А что такого? — удивился Никса. — ты уже неплохо стрелял.
— И попадал в вальдшнепов?
— Ты даже в воробьёв попадал.
— Не может быть! — поразился Саша.
И перевёл взгляд на Рихтера.
Тот кивнул и добавил:
— Меня примерно в том же возрасте начали брать на охоту.
— В будущем не охотятся? — спросил Николай.
— Охотятся. Есть любители. Но не с семилетнего возраста. В семь лет охотничий билет никто не выдаст.
— Это вроде права на охоту?
— Угу! А ещё нужно разрешение на оружие. Это отдельная песня: документы, медкомиссия.
— А без разрешения?
— На свой страх и риск. Может, конечно и прокатит, а можно и сесть.
— А с каких лет дают разрешения?
— С восемнадцати.
Никса хмыкнул.
— Строго у вас там в будущем. За лауданум каторга, за ружьё тюрьма.
Рихтер был, видимо, в курсе Сашиных пророчеств, так что лишних вопросов не задавал.
Дошли до большой поляны на берегу лесной речки, поросшей ольхой, черёмухой, орешником и рябиной.
— Здесь, — сказал Никса.
Солнце коснулось вершин деревьев. С реки потянуло прохладой и запахом болотных цветов.
Никса снял с пояса грушевидный предмет, судя по цвету, сделанный из серебра, и украшенный выпуклым изображением охотника с собакой под деревом и оленя по другую сторону от него.
Поставил ружьё вертикально на приклад и вытряс из предмета порох в дуло.
— А ты взял пороховницу? — поинтересовался брат.
— А она у меня есть?
— Точно есть.
Саша забыл поинтересоваться у Гогеля.
— Да я не собираюсь стрелять.
— Заряди на всякий случай.
И Никса протянул пороховницу брату.
И Саша засыпал порох.
За порохом следовал пыж, а потом дробинки.
— А почему не бумажный патрон? — поинтересовался Саша.
— Потому что дробь, — объяснил Никса.
— А почему не сделать патроны с дробью?
— Потому что патроны делают для армейских винтовок.
— А почему не сделать патроны для охотничьих ружей?
— Ну-у…
Встали перед деревьями, не скрываясь.
— Вальдшнеп не видит человека, если он стоит неподвижно, — объяснил Оттон Борисович.
— Так что тихо, — добавил Никса, — не распугай.
Сеттер Флай тоже застыл рядом с хозяином, словно был не собакой, а статуей собаки. Даже не рычал.
Над лесом появились облака, стал накрапывать дождик.
— Это хорошо, — заметил брат. — Низко будет тянуть.
— «Тянуть»? — переспросил Саша.
— Брачный полёт вальдшнепа называется «тягой», — объяснил Никса.
— Именно, — кивнул Рихтер. — Вальдшнеп же не просто так летает, он ищет подругу, которая ждёт его на земле. Утром будут летать вместе.
— Угу! — усмехнулся Саша. — У них любовь, а мы — дробью.
— Зато вкусный, — возразил брат.
— Поздно уже, — заметил Рихтер. — Июль. Так что, может, и не подстрелим никого, Александр Александрович. И ваше моральное чувство не пострадают. Буквально последние дни, когда есть надежда его добыть.
Солнце опустилось за деревья и приглушенно светило из-под облаков, а потом скрылось за горизонтом, только верхушки елей выделялись на фоне светло-синего неба.
Вдруг собака насторожилась и повернула морду к лесу. С неба послышался странный звук: что-то среднее между хрюканьем и скрипом.
Никса с Рихтером разом вскинули ружья, и раздались выстрелы. Саша едва успел заметить над лесом силуэт птицы прежде чем она камнем сорвалась вниз.
— Ищи! — скомандовал Рихтер собаке.
И указал рукой туда, куда упал вальдшнеп.
Флай бросился к лесу и вскоре вернулся с пестрой птичкой в зубах и положил её в траву. Вальдшнеп был размером примерно с голубя. У него был круглый темный глаз, длинный тонкий клюв и следы крови возле крыла.
Охотники были счастливы и только Саша мрачно смотрел на результат.
— Я не понимаю, что за удовольствие делать из живого неживое, — заметил он.
— Есть-то будешь, проповедник? — поинтересовался Никса.
Попробовать знаменитую дичь было интересно.
— Есть — это другое дело, — сказал Саша. — Его же обратно не воскресишь. Хоть не пропадёт.
Никса поморщился и уставился на пустое небо.
Перезарядили ружья и стали ждать.
Закат догорел, сумерки сгустились и в лесу стало почти темно. Только небо было синим и прозрачным.
Одна птица описала далекий полукруг и скрылась за лесом.
— Может приманить? — спросил брат Рихтера.
— Да, — кивнул Оттон Борисович. — Попробуйте, Николай Александрович.
Никса достал свисток и подул в него.
Манок почему-то не хрюкал, а, скорее цыкал или чирикал.
— Так идет веселый Дидель
С палкой, птицей и котомкой
Через Гарц, поросший лесом,
Вдоль по рейнским берегам, —
процитировал Саша.
— Это ещё что? — поинтересовался Никса.
— «Птицелов», — объяснил Саша. — Но я его полностью не знаю.
— Опять Михаил Щербаков?
— Нет, что ты! Это Багрицкий. Совсем другой поэт, совсем другой эпохи.
— И когда он жил?
— Лет через пятьдесят. Это я о том, что ловить птиц — это ещё ничего, а уж убивать…
Рихтер приложил палец к губам, Флай сделал стойку. И охотники услышали хрюканье вальдшнепа, летящего по дуге над лесом.
Никса дунул в манок, и птица свернула и полетела прямо на охотников.
Грянул выстрел, и вальдшнеп упал куда-то у кромки леса.
— Ищи! — приказал Рихтер сеттеру.
Собака провозилась чуть дольше, чем в первый раз, но добычу принесла.
