отвечали кроваво, вырезая всех, кто мог хоть как-то быть причастным. Что характерно — ни единой молнии с ясного неба.
Через полгода уже никто не рисковал даже поднять глаза вслед господину, но пришла другая беда — на этот раз былые товарищи решили возвыситься, посчитав выскочкой нынешнего владыку. Снова кровь — уже меж своих. А дальше — налоги, которые не собираются; урожаи, которые нечем обрабатывать; ропот, споры с храмовником, голодные зимы, зверье из леса и сотни бед, главным виновником которых по традиции называли его. В те годы барон уже не рад был называться бароном.
Ситуацию спасли торговые люди, на стоянку которых в свое время удачно набрели охотники. Цены они давали жалкие, предпочитая обмен, а не плату звонкой медью и серебром, но иные вещи были куда дороже золота — инструмент, железо, механизмы. Пришлось подтянуть пояса — деревенским, разумеется. Вышло не очень хорошо — стали утаивать, прятать продукты. И раньше прятали — примерно столько же, но сейчас эта доля стала куда ощутимее, хотя и не изменилась количественно. Не помогали внезапные набеги на дома и вскрытие подвалов — местные оказались хитрее. Да и как ты проверишь — сколько выросло на том или ином подворье? За каждым не уследишь — верных людей столько нет.
Потому всех и загнали на общее поле, а животинку — в общее стадо, возвращая домой для ухода — не станут же баронские стражники обиходить скотину? Не кони ведь, не по чину. А дальше — кто работал, получит долю от господских щедрот. Кто не работал — желуди и остатки зимней ягоды там, где голодные лесные хищники ждут. И что характерно — снова ни единой молнии.
Опять мысли вернулись к утреннему чуду. Дело, на самом деле, ясное, хоть сам барон о нем только слышал — пробудился дар. Скорее всего, спонтанно, у кого-то из ближней родни лесоруба — выяснить будет несложно, главное — не трогать раньше времени. А то шарахнет от испуга еще раз — и будет одним чудом больше, одним бароном меньше… Но вот что с одаренным делать? О маге на службе барон даже не думал — потому что не идиот. Даже в большом мире далеко не у каждого господина был настоящий орденский маг на службе — и не потому, что не могли оплатить службу, а потому что если господин недостаточно силен сам, то истинным владыкой земель становится сам маг.
Конечно, ордена что-то там гарантируют, традиционно интригуя меж собой и присматривая за конкурентами — но все это чушь. На некоторые шалости принято закрывать глаза даже в среде лютых врагов. Например, опыты на людях — да за такое, если вскроется, мигом храмовники на костер потащат — а вот поди ж ты, все знают, что люди пропадают, ордена во всю кричат, что поймают чернокнижников, да что-то на его памяти так никого и не поймали среди своих. Случайных людей, обезумевших мелких дворянчиков — тех да, но ни одного мага. Что уж говорить о негласном захвате власти в мелком баронстве — с виду то все чинно-мирно, а на самом деле — хоть могилу себе копай. Так и было в старом поселении — и люди, что характерно, тоже пропадали. Чем мельче владение, тем грязнее в нем дела — а сожгут, если выявится, официального хозяина места.
Даже к нему — барону, подкатывали торговцы на предмет купить нескольких людишек — и хорошую цену предлагали, и влиятельными покровителями успокаивали, но — в третий раз — он не идиот. Торговцы уйдут, а ему тут жить — храмовник в свое время прозрачно намекнул о последствиях неосмотрительной жадности. И не надо тут смотреть на его субтильный вид — храмовник даже за секунду до смерти остается храмовником. Что умеют вот такие сухонькие старички, барон один раз видел — в раннем детстве, когда и помышлять не мог о титуле. К счастью, храмам достаточно власти. Или они уже ее захватили целиком, потому не шевелятся? Кто знает.
На мясорубку при становлении нового владения храмовник хоть и смотрел неодобрительно, но и не препятствовал. А вот рабство — поди ж ты, сразу тут как тут. И чего на старом месте не вмешался? Все-таки боялся выступить против мага? Вполне себе причина, не хуже других — все жить хотят, особенно умные, способные соизмерить свою силу и силу противника. Но барон-то — не маг, а значит, к советам духовника придется прислушиваться, он тоже — умный.
Итак, что ему делать с одаренным? Вычислить и прибить тишком? Так и выходит, только расточительно, и без того одни потери — трех полезных человечков лишился. Может, все-таки продать? Все равно же убить придется. Да — храмовник, да — опасно! Так один же раз всего, для общего блага! Сколько стоит одаренный? Неопытный, которого проще простого опоить зельем да бросить на дно телеги? Всяко дороже обычного человечка — дюже редки они даже в большом мире — но вот насколько?
Барон встал с трона — огромного дубового стула, прихотливо украшенного резными дощечками, работы того самого лесоруба, дошел до рабочего стола, достал бумаги, зыркнул на писаря, чтобы не вздумал подсматривать и начал аккуратно выписывать буквы — чтобы не капнуть чернилами на дорогую бумагу. Свой человечек в большом мире должен был подсказать, почем нынче одаренный и стоит ли затея свеч. А убить он его всегда успеет.
В нескольких десятках метров от баронского замка, глава храма поселения тоже склонился над листком бумаги, от усердия прикусив щеку. Слова, слагаемые из угловатых букв, вещали о небывалом чуде в жизни скромного служителя. Описание общей радости сменилось скромной просьбой дать разрешение на организацию истинного святого места — так как чудо было не ложным, не магической обманкой, ибо магов-то в селе не было и быть не могло. В отличие от барона, храмовник мог быть в этом уверен, так как стоял рядом с местом знамения и мерзкого «запаха» колдовства не почувствовал. Этому в семинарии учили строго — слишком много было в мире фальшивых чудес.
Чуть позже за ворота поселения выехал гонец с тремя посланиями в потайном кармане возле сердца. Третье, перехватив на самом выезде, попросила передать вдовая старостиха своей кумушке, в который уже раз щедро оплатив тайну доставки настоящей медной монетой, чем весьма порадовала посыльного — будет на что выпить. В последнем запечатанном конверте тайный кабинет королевства уведомлялся о насильственной смерти его осведомителя, небольшого винтика в системе, со всеми обстоятельствами дела.
