чудесного знамения! — гаркнул всадник повторно.
Толпа ответила ему довольным ревом, словно для веселья нужна была команда свыше.
— Пастырь, ваш ждут в замке, — добавил он куда тише, чтобы услышали только храмовник и первые ряды.
Кавалькада тут же унеслась обратно, а вслед за ними засеменил довольный храмовник, вместе с двумя недовольными служками, тащившими далеко не легкие короба с ритуальными предметами для погребения — все равно ведь обратно их нести, но и оставаться тут нельзя.
— Нет, ну слишком хорошо получилось, перебор! — возмутился архимаг — Как это «оправдали»? Это что же, ему дом вернут? А наш план?
— Добрее надо быть, — покладисто заметила Аркадия, сияя улыбкой.
— Да я самый добрый человек на свете!
— Ты вчера человека убил, — тихо шепнул Фил.
— Ну и что? Я вчера, между прочим, другому человеку эту самую жизнь спас! — возмутился дед.
— Минус и плюс — в итоге ноль.
— А еще я вчера хорошо покушал и вовремя лег спать. Что вы на меня так смотрите? В моем детстве это был хороший поступок!
Дети двинулись обратно домой, оставив за собой так и не пришедшую в себя толпу.
— И вообще, вы так рассуждаете, как будто собрались остаться тут надолго, — улыбнулась Аркадия.
— Я не против, — пожал плечами архимаг.
— Никуда не тороплюсь, — кивнул Фил
— Вы серьезно?
— Почему нет? Сама посуди — встаю утром, бью морду темному, вкусно кушаю, играю с щенком, опять вкусно кушаю, занимаюсь теоретической магией, снова вкусно кушаю и засыпаю под колыбельную. Сказка!
— Вот-вот — кормлю светлого собаками, а он ест и просит добавки. Это ли не чудо?
— Я тут подумал, что темному можно бить морду два раза в день.
Дети остановились друг против друга, сбросили показное веселье и отзеркалили друг другу хищные улыбки.
— Мы тут всего один день, а так много произошло, — Аркадия поспешила сменить тему, встав между ними и зашагав вперед, придерживая за плечи и увлекая за собой соперников.
— Иначе и быть не может, — одернул плечо старший брат и самостоятельно зашагал дальше.
— Объясни, — потянула его за рукав девочка.
— Что будет, если в ручей бросить три камешка?
— Пойдут круги, — терпеливо ответила Аркадия.
— Вот и мы изменяем гладь реальности вокруг себя, — терпеливо ответил Кеош. — А если в ручей бросить три огромных валуна?
— Он выйдет из берегов, сменит направление или запрудится и станет озером.
— И мы сами решаем, что будет на месте этого ручья, — кивнул Филиппу архимаг, — город, богатые сады, пепел войны.
— Еще мы можем выкинуть тот валун, который станет мешать нашим планам.
— Если он не набьет тебе морду.
— Посмотрим.
— Через пять лет?
— Ага.
* * *
Самопровозглашенный барон целого селения, хозяин кузницы, мельницы и близлежащих лесов и полей на неделю пути во все стороны не был идиотом. По крайней мере, сам он считал именно так, вполне обоснованно предполагая, что идиот не смог бы перехватить власть и удерживать ее в своих руках все эти годы.
Не был он легкомысленным, наивным и доверчивым, потому сразу не поверил словам храмовника о справедливом суде и молниях с ясного неба. Да, он слышал раскаты грома, да, на небе ни облачка, да, есть сотни свидетелей, ну и что? Если бы небеса карали за убийство невинных, он бы давным-давно умер, причем десяток раз кряду, а в больших городах люди так и вовсе оглохли бы от громовых раскатов и ослепли от нескончаемых вспышек.
Легко и приятно храмовнику — стоит себе счастливый напротив, улыбается своим мыслям и грезит организовать святое место для паломничества — прямо там, где стояла виселица. Впрочем, дело хорошее — прибыльное.
— Быть по сему, — солидно промолвил барон, слегка наклонив голову в знак одобрения.
— Спасибо, ваша милость! — воскликнул духовник, неловко поклонился и заторопился на выход, даже не дождавшись милостивого разрешения покинуть покои.
Пусть радуется — барон сделал жест рукой, дозволяя пропустить счастливого человека.
— Рядом поставить трактир, с удобным видом на святое место, — распорядился он через минуту, как за духовником закрылась дверь.
— Будет сделано, — над ухом тихо заскрипело перо. Бессменный писарь — потому как единственный грамотный, хоть и пишет через слово с ошибкой, сделал пометку в свитке, чтобы позже озадачить старосту — первый человек деревни отсутствовал по уважительной причине, потому как помер от молнии, а нового избрать еще не успели.
— Что с лесорубом повелите сделать? — уважительно поклонился глава баронской конницы, сэр Аэнти.
Еще шесть лет назад его звали Антипкой, но разве кто вспомнит обидное прозвище сейчас, глядя на представительного, солидного мужчину? Вспомнит, наверное, да сказать побоится — вот уж в кого точно должна была давным-давно ударить молния.
— Мое слово — железное, — чуть подумав, ответил он, — его семью не трогать, изъятое вернуть.
— Ваша милость, все вернуть сложно будет. Дом пограбили сгоряча, сарай сожгли.
— Так то народ, а не я, — хмыкнул барон. — Не удивлюсь, если и скотину у него увели, и инструмент умыкнули.
— По миру пойдет, — равнодушно отметил командир.
— Так нам живые легенды не нужны, вредно это, — отмахнулся барон.
Как считал он сам, для историй о знамениях полезно, когда все участники на том свете. Был бы лесоруб здоров — другое дело, польза от него шла ощутимая, но увы — допрашивали его с лютым пристрастием, как он только на ногах держался…
— Все по вашему слову, — глубоко поклонился Аэнти, ухмыляясь в роскошные усы.
«Если бы все было по моему слову, — досадливо поморщился барон, — не побелела бы голова раньше времени».
С момента торжественного наложения на голову медной короны барона, не было и месяца без крамольной мысли: «Зачем же я полез во все это?». Все задумывалось осторожно, готовилось вдумчиво, проводилось стремительно, праздновалось с размахом — первые дни были невероятно счастливыми и до сих пор согревали черствую душу местного владетеля. Потом было иначе — подлые удары в спину с улыбкой на лице, отрава в колодце, охотничьи срезни из гущи леса… И как только короли настоящих держав умудряются жить столько лет, если барон паршивенького селенья был вынужден сутками не спать, опасаясь за свою шкуру? Естественно, на каждое покушение его сподвижники
