прокуратуры недавно рассказывал, что они по крупицам собирают данные.
— И как же вас так всех занесло сюда, — бормочу себе под нос.
Если отцовские ребята ворвутся, могут положить каждого. С такими приказ стрелять на поражение выдаётся карт-бланшем.
— Ошибаешься. Девочка — моя. То, что вы решили её разыграть между собой, для меня ничего не значит. Я приехал за ней, и с ней уйду.
— Уверен, Захар? — ленивый прищур становится опасным, а парни по бокам заметно напрягаются.
Мой голос содержит неприкрытую агрессию, и я не собираюсь её прятать.
Во-первых, я уверен, что Мамай не захочет связываться с батей. Во-вторых, пока во мне просверливали дырки взглядами, я заметил движение во дворе. И это явно не любопытство мамаши Лизы.
— Я привык отвечать за свои слова. Отпусти девочку, Мамай. С этим, — сплёвываю в сторону бывшего препода Елизаветы, — сам разберёшься. Хотя… Могу и я.
Улыбаюсь и демонстративно закатываю рукава, разминая кулаки. Я помню каждый Лизин судорожный вздох и сейчас я за него готов убить.
— А я бы посмотрел, — стул с девчонкой рывком отодвигается к стене, освобождая место в центре зала.
Ответить не успеваю: звон разбитого стекла и крики, сливающиеся в один, отвлекают внимание. И практически сразу комната наполняется людьми.
* * *
Меня роняют лицом в пол, как и всех присутствующих.
Один из бойцов, чьё лицо скрыто за чёрной балаклавой, за волосы поднимает голову и с силой прикладывает о нос своего берца.
— Сука!
Разбитые губы начинает пульсировать. Я делаю рывок, чтобы встать, но меня бьют чем-то тяжёлым сверху. То ли прикладом, то ли они дубинками запаслись.
— Вы, бл#дь, берега попутали? — ору, всё ещё распластавшись под ногами тех, кто устроил маски-шоу.
— Выруби его, — советуют сверху. И я понимаю, что происходит что-то не то.
— Командир где? — рычать, находясь в зависимом положении, сложно. На меня не обращают никакого внимания. — Оставь её!
Вижу, как фигура в камуфляже приближается к Лизе и ору так громко, что голос срывается на сипение.
— В камере орать будешь, — обманчиво ласково и тихо ко мне обращается тот, кто до этого уже успел познакомить мою физиономию со своей обувью. — Или думали, бесконечно будете издеваться над девочками?
Чувствую, как он заносит руку для удара. Но его не следует.
Вообще становится относительно тихо, если тишиной может похвастать комната, в которой стонут от боли и от глухих ударов.
Приподнимаюсь на локтях, мотая головой. Сплёвываю скопившуюся кровь, и наконец-то нахожу знакомую рожу среди мельтешащих в большом количестве.
Меня замечают.
Ко мне бросаются и помогают принять вертикальное положение.
— Майор, какого х#я вы творите⁈
Мужик, до этого суетившийся около Елизаветы и передаваший её в руки медиков, приближается с перекошенным от злости ртом.
— Кто позволил?
— Ты на своих-то не бросайся, майор.
Отцовский начальник службы безопасности грубо хватает меня за подбородок и поворачивает лицо, рассматривая.
— Повезло вам, что не успели… — обрывает сам себя на полуслове, отпуская меня и толкая майора в плечо. — Иди, Захар, спасай свою девочку. А мы с тобой пока потолкуем.
— Сан Саныч, — прежде чем уйти, оборачиваюсь. — Они не знали. Всё правильно делали. Если что, я не в претензии.
Хлопаю ладонью по спине бойца, разукрасившего меня, и покидаю дом.
Во дворе распахнуты ворота. Полагаю, их просто выбили, когда начали штурмовать дом.
Много тачек, брошенных кое-как. Две кареты скорой помощи. В одной из них находится Лиза.
Я вижу её тёмные волосы и дрожащие пальчики, которыми она постоянно до них дотрагивается.
Врач, медсестра и… её мать.
— Это я. Я вызвала полицию. Я не смогла. Не смогла.
Елена Радоевна обнимает себя и твердит одно и то же, обращаясь ко всем и никому.
Значит, ОМОН её рук дело?
— Осмотрите её, — бросаю второму врачу, перебирающему что-то в оранжевом чемодане, — но не отпускайте. Теперь всеми будут заниматься специалисты.
Показываю документы, чтобы у врача не было никаких вопросов, кто я. Моё лицо не так часто мелькает в СМИ, как отцовское.
— Как она? — этот вопрос задаю уже непосредственно врачу, который находится рядом Лизой.
Он пускается в пространные рассуждения о последствиях шока, о помощи психолога, употребляя так много терминов, что мой мозг не выдерживает.
Я его настойчиво отодвигаю и присаживаюсь перед Лизаветой на корточки.
Дожидаюсь, когда её взгляд сфокусируется на мне и улыбаюсь. Беру её за руку и тяну на себя. Она поддаётся. Сползает со ступеньки машины скорой ко мне и доверчиво прижимается.
Глава 37
POV Лиза Суворова.
Я не верю в то, что мой кошмар закончился!
Кажется, все силы ушли на то, чтобы не сорваться в истерику и не биться о стены, когда незнакомый мужчина в военной форме мягко, но настойчиво выводил меня из проклятого дома.
Меня до сих пор трясёт.
И трясло при разговоре с врачами, с полицейскими, с Захаром…
Он и сейчас рядом. Спит, откинувшись в кресле, стоящим около моей кровати. Отказался оставлять меня одну в палате. Сидел рядом и смотрел, думая, что я уснула.
Я и правда уснула, а сейчас вот… проснулась…
Подтянулась повыше, подбив подушку.
Мне велели отключиться, но разве это можно… забыть?
И хоть я сейчас плохо могу воссоздать целую картинку, некоторые моменты навечно запечатались в моей памяти.
Грубые руки, кабинет и врача, его палец во мне и пошлые намёки.
Отец… Родной отец, оказавшийся преступником.
Я слышала, что говорили военные, выходя перекурить и отплёвываясь от всей грязи, к которой им пришлось прикоснуться.
За каждого из них я готова молиться всю свою жизнь, потому что им я обязана этой жизнью. Им и… Захару…
Мужчина в форме сказал мне, что если бы не Захар, то бойцы бы могли не успеть. Он отвлёк преступников.
Преступников…
Неужели их всех назовут этим словом и осудят за то, что они совершили? Не только со мной… Я уже знаю, что была эпизодом, как сказал майор… Майор… Его имя не отложилось совершенно, а вот глаза, смотрящие с невыразимой заботой и нежностью да. Их я бережно отправила в копилочку в своём сердце.
Шевелю руками и не могу сдержать тихого стона. Вся кожа покрыта страшными кровоподтёками и синяками. Моё тело почти полностью состоит из них.
Я ещё не видела себя в зеркало и не хочу видеть. Пока не хочу.
Не знаю, когда решусь. Но совершенно точно знаю одно: как только встану и выйду отсюда, я первым делом срежу ненавистные волосы. От них пахнет кровью и чужим потом. Этот запах сводит меня с
