вентиляции, то скоро закончится кислород. В любом случае, этот склеп станет местом моего упокоения, а этот гроб примет мое остывающее тело.
О да, преступник все рассчитал! Ему даже не придется прятать труп – кому придет в голову искать меня на кладбище в чьем-то семейном склепе? Даже Максимилиан не догадается! Он наверняка проверит тот, другой склеп, в котором мы были, ведь его использовал преступник. Но сюда он не придет. Никто не придет. Никто не узнает, что стало с Флер Лирьен, цветочным магом-недоучкой и полной неудачницей!
Но ведь остальных воспитанниц преступник не убивал! Почему же сейчас все изменилось? Потому что мы с Максимилианом подобрались к нему слишком близко… Убьет ли он и Максимилиана?
Сердце сжалось при одной этой мысли, и я зарыдала еще безутешнее, еще безудержнее.
Ноги отказывались меня держать, и я опустилась в гроб – единственное мало-мальски пригодное для сидения место в этой пустой комнате. Подтянув коленки к груди, я обхватила их руками и уткнулась носом в гвоздику, которую положила на колени. Хоть что-то живое среди мертвого камня и мертвых людей, замурованных в нем! Слезы иссякли, зато тело охватила крупная дрожь, с которой я не могла совладать. Да и не пыталась, к чему? Так я и тряслась, уткнувшись носом в цветок, зубы клацали друг о друга, а руки, сцепленные в замок, то и дело разъезжались и приходилось сцеплять их заново, чтобы они хоть как-то поддерживали тело в этом положении, немного удерживающим тепло и прикрывающим мою наготу. Хотя от кого ее здесь было прятать?!
Фитилек лампады затрещал, и я вскинула голову. Должно быть масло подходило к концу. По стенам и потолку метались тени, фитилек корчился в своем предсмертном танце. Вот пламя мигнуло последний раз и погасло, а меня окутала непроглядная темнота.
Стало еще страшнее. Сжавшись в комок, я сидела в гробу и, изо всех сил напрягая зрение, всматривалась во тьму. Не было видно ни-че-го! Но какой простор для богатого воображения! Из одного угла вдруг глянуло на меня чудище с горящими красными глазами, а из другого вылетел призрак, жалобно подвывая на высокой ноте. От ужаса я тихонько заскулила сама и уткнулась лицом в колени – не хочу ничего видеть, это лишь плод моего воображения, ничего этого нет!
Вдруг что-то зашуршало, заскрипело, да так громко и натуралистично, что принять это за игру воображения было уже трудно. Я подняла голову и замерла, от ужаса забывая дышать. Шорох и шуршание не смолкали, а вскоре я увидела тонкую полоску света. Она все расширялась и расширялась.
Я поняла! За мной пришел преступник! Через тайный ход. Вот он, путь на свободу, если я конечно совладаю с этим человеком. Что ж, сейчас самое время! Пока фонарь не осветил помещение, пока меня не видно…
Тихонько поднявшись на ноги, я кинулась к открывшемуся проходу и с громким воплем бросилась на человека, держащего фонарь. На миг меня что-то царапнуло, какая-то неправильность в облике преступника, но раздумывать было некогда. Как кошка вцепилась я в вошедшего, я кусалась, царапалась и пыталась придушить эту тварь! Фонарь отлетел в сторону и погас, еще что-то с грохотом упало на каменный пол и, судя по звуку разбилось, а щека моя вдруг мазнула по чужой щеке. Я замерла. Щетина! На лице этого человека была щетина, наждачкой прошедшаяся по моей щеке! Но у преступника не могло быть щетины!
Запястья мои крепко, но не больно сжали чужие руки, а знакомый голос произнес:
– Флер, успокойтесь! Это я, Максимилиан!
– Максимилиан… Максимилиан! – от радости и невероятного облегчения ноги мои подкосились, и он бережно подхватил меня, не давая упасть.
Тут только я вспомнила в каком неподобающем виде нахожусь и поспешно отпрянула от мужчины.
– Боже мой, я же совершенно голая! – вот когда я благословила темноту, царившую в склепе!
– Бедная моя девочка, – пробормотал Максимилиан и что-то зашелестело. – Вот, держите.
На руки мне опустилось что-то мягкое и теплое.
– Надевайте! Это мой сюртук.
Наощупь, впопыхах, не попадая в рукава, я кое как напялила на себя сюртук и чуть не застонала. Какое это было блаженство! Плотная ткань, еще хранившая тепло тела Максимилиана, согрела меня, окутав приятным мужским ароматом.
– Спасибо! – выдохнула я. И еще раз от души: – спасибо!
– Ох, Флер! – вздохнул Максимилиан, на краткий миг прижал меня к себе и нехотя выпустил. – Ну почему с вами постоянно что-то происходит?
Ответа на этот риторический вопрос не требовалось, и я промолчала.
Пошарив по полу, мой спаситель поднял фонарь, зажег его, и я увидела валяющиеся черепки, раскиданную землю и свои розовые лотосы, распластанные на каменном полу.
– Ой! Максимилиан! Вы принесли сюда мой цветочный горшок?
– Ну нет, Флер, это ваш цветочный горшок принес меня сюда! Без него я бы нашел вас еще очень нескоро!
До меня дошло.
– Боже мой! Верно! Я же зачаровала его на свой поиск! Как я могла забыть?!
– Невероятные удача и везение, что вам пришла тогда в голову мысль попрактиковаться на своих комнатных цветах, – глухим голосом сказал Максимилиан. – Иначе я мог бы найти вас слишком поздно.
Смерть от удушья. Смерть от обезвоживания. Голодная смерть. Смерть от холода. Все эти виды смертей чередой пронеслись в моей голове, и я содрогнулась.
– Вы видели того, кто доставил вас сюда? Или вас усыпили, как и прочих воспитанниц?
– Усыпили, – прокаркала я, еще не придя в себя после видения своих воображаемых смертей. – Но я видела преступника. Это была миссис Дюшон! Максимилиан! Только представьте: директриса, которая сама наняла вас расследовать это дело, оказалась преступницей! Просто в голове не укладывается! Зачем ей это?
– Я подозревал, что это может быть она, – мрачно кивнул детектив. – Доказательств только не было. Да и то, что она сама наняла меня, сбивало с толку. И мотива я не находил. Ведь эти преступления подрывают репутацию пансиона и губят доброе имя воспитанниц, а миссис Дюшон это не выгодно. Так я думал. Но похоже нужно было копать глубже – зачем-то ей это все же нужно.
– И ведь мы могли сами понять, что это она, если бы я была внимательнее! Когда мы с вами пришли на кладбище и попали в тот склеп, я обратила внимание на фамилию похороненных там людей – Брант! Это ведь девичья фамилия миссис Дюшон! После смерти супруга она вернулась в свое родовое поместье. Родители ее к тому времени уже умерли, детей у нее не было, и она решила основать Эшвудский пансион, в котором бы воспитывались девочки-сироты благородного
