в чистом виде.
А в 1850 году в жизни Сухово-Кобылина появилась Надежда Ивановна Нарышкина (урождённая баронесса Кнорринг), которая тогда была замужем за князем Александром Григорьевичем Нарышкиным. Это была настоящая светская львица. Нарышкина засыпала Сухово-Кобылина письмами. Вскоре слухи о их связи достигли Луизы, которая была вынуждена следить за неверным любовником. А вызывая её из поместья в Москву, тот намекнул на свой кастильский кинжал, вблизи которого она должна находиться.
«Великосветский донжуан, – писал Л. Гроссман, – изящно угрожающий кастильским кинжалом беззаветно любящей ещё его женщине, труп которой был вскоре брошен, по его приказу, в глухую ночь на большую дорогу». Писатель не сомневался, что этим кинжалом была зарезана Луиза из ревности. Но кинжала так и не нашли. Но вряд ли Сухово-Кобылин хранил дома орудие убийства.
Он стал главным подозреваемым. Сухово-Кобылин сообщил, что день «7-го ноября проведён мною в кругу моего семейства, а вечер – в доме губернского секретаря Александра Нарышкина, где встретил я до 15-ти знакомых мне лиц; после ужина во 2-м часу ночи оставили мы дом его и я, возвратясь к себе около двух часов, лёг спать». Вскоре под подозрение попала и Надежда Ивановна. Ходили слухи, что Луиза застала её в доме своего любовника и напала на соперницу, а та ударила её тяжёлым подсвечником. По другой версии, Нарышкина наняла слуг, чтобы избавиться от Луизы.
Л.Н. Толстой написал своей тётке Т.А. Ергольской 7 декабря 1850 года: «При аресте Кобылина полиция нашла письма Нарышкиной с упрёками ему, что он её бросил, и с угрозами по адресу г-жи Симон. Таким образом, и с другими возбуждающими подозрения причинами, предполагают, что убийцы были направлены Нарышкиною».
Главнейший слабый пункт этой версии – Нарышкина не могла приказывать слугам Сухово-Кобылина. Да и кровожадности и жестокости никто за ней никогда не замечал. К тому же она в тот момент была беременна.
Слуги дали показания о том, что Луиза относилась к сопернице с ревностью. Московский генерал-губернатор А.А. Закревский дал разрешение на допрос Надежды Ивановны, после которого она спешно покинула Россию. Надежда Ивановна сообщила, что никогда не встречалась с Симон-Деманш, и в декабре 1850 года получила разрешение на выезд за границу. В своём дневнике Сухово-Кобылин записал 1 января 1851 года: «Отъезд NN. Я живу наверху. Приезд дяди – идём наверх. Его равнодушие при известии. Дело-злодеяние, повальный обыск. Я один! NN уехала…»
Впоследствии Александр Васильевич неоднократно навещал в Париже Нарышкину и их дочь, родившуюся в 1851 году и названную в честь Луизы Симон-Деманш.
Во флигеле особняка на Страстном бульваре, 9, где временно проживал Сухово-Кобылин, были проведены три обыска. Были обнаружены два кровавых пятна, показавшиеся приставам Хотинскому и Редькину подозрительными. Кроме того, размытые следы крови были замечены в сенях около кладовой и на крыльце. Московский генерал-губернатор постановил: «Сообразив ответы, отобранные с отставного титулярного советника Сухово-Кобылина, с ответами камердинера его, кучера, дворника и сторожа и найдя разногласие, а равно приняв в соображение кровавые пятна… – отставного титулярного советника Александра Васильевича Сухово-Кобылина арестовать».
Но вечером 20 ноября, после допросов, проведённых приставом Стерлиговым, повар Ефим Егоров признался в убийстве Луизы. По его словам, 7 ноября он пришёл в дом Гудовича, чтобы узнать, каким будет меню на следующий день. Ожидая хозяйку на кухне, повар услышал от слуг, что «Луиза Ивановна» в последнее время стала слишком придирчивой. И тогда Егоров решил её убить, взяв в сообщники кучера Галактиона Козьмина. Ночью они проникли в спальню госпожи, задушили её подушкой и нанесли несколько ударов чугунным утюгом. Затем горничные облачили бездыханную Луизу в платье. Уложив тело в сани, Егоров и Козьмин выехали за Пресненскую заставу и выбросили его в придорожный сугроб. Ефим, «опасаясь, чтобы она не ожила на погибель нашу», нанёс мёртвой женщине ещё и ножевой удар по горлу. Вернувшись на Тверскую, повар и кучер увидели, что горничные Аграфена Кашкина и Пелагея Алексеева уже сделали в квартире уборку. Убедившись, что следов преступления в спальне нет, Егоров и Козьмин отправились в трактир, расположенный на Моховой, и просидели там за чаем и водкой почти до утра. Егоров утверждал: «Убил её потому, что она была злая и капризная женщина; много пострадало по её наговорам людей, в том числе сестра моя Василиса Егорова, которую отдали за мужика замуж».
Трое других слуг в целом подтвердили рассказ Егорова. По показаниям повара, накануне он использовал флигель для забоя птицы – кур и цыплят, отсюда и пятна. 22 ноября Сухово-Кобылин был освобожден, но ему было запрещено покидать пределы Москвы.
Московский надворный суд вынес 13 сентября 1851 года приговор, по которому Егорова и Козьмина надлежало отправить на каторжные работы на 20 и 15 лет соответственно. Ссылка ожидала и горничных. В приговоре отмечалось: «Сухово-Кобылина, ни в чём по сему делу не виновного, к суду не привлекать». Но ровно через два месяца, 13 ноября, Ефим Егоров и остальные слуги отказались от признаний. Ефим рассказал, как Стерлигов пытал его: закручивал руки, подвешивал на крюк, держал в камере без еды и питья, избивал. Пристав показал ему письмо от Сухово-Кобылина, в котором за дачу признательных показаний Ефиму были обещаны «1500 руб. сер., свобода родственникам и ходатайство об облегчении участи».
Дело против слуг слишком явно было шито белыми нитками. Никаких свидетельств о жестоком обращении Луизы с ними не было найдено, равно как и не было найдено следов побоев. Наоборот, если кто и бил слуг, так это сам Александр Васильевич. Дворовые скорее должны были радоваться, что попали в услужение к Луизе: теперь их хотя бы барин не бил. Скорее они должны были желать смерти самому Сухово-Кобылину. Да и где бы они взяли экипаж, чтобы отвезти труп Луизы к месту его обнаружения?
Галактион Козьмин сообщил, что год назад «был обольщён частным приставом Хотинским», который также зачитал ему письмо от Александра Васильевича: за признание в убийстве хозяйки кучеру обещали деньги и «вечную свободу». Горничная Аграфена Кашкина вновь подтвердила: Луиза ушла из дома вечером и больше никто её живой не видел. По её словам, лжесвидетельствовать об убийстве её заставил Сухово-Кобылин, обещая «награду и защиту».
Мало кто сомневался, что Александр Васильевич подкупил Стерлигова и слуг. Позднее он признавался: «Накануне каторги я был. И не будь у меня связей да денег, давно бы я сгнил где-нибудь в Сибири». Естественно, писем, о которых упоминали повар Ефим Егоров и кучер Галактион Козьмин, найти не удалось, а частные приставы Хотинский и Стерлигов «отрицали своё участие в подкупе» крепостных Сухово-Кобылина. В Сенате в декабре 1852 года три
