тебя краску смыть, ты на восковую фигуру смахиваешь. — Как бы она ни хамила, думает Завальнюк, все равно ей хуже, он-то утром пойдет домой, поспит, потом отбегает свои семь километров, а она и десяти метров не пробежит. — Почему ты все за щеку держишься? — миролюбиво замечает он.
— Зуб ноет, — огрызается Любка. У нее давно десна кровоточит, пополощет — проходит. На полдня.
— Могла бы на обходе сказать. У нас хороший стоматолог. — Завальнюк закладывает историю болезни в стопку на прежнее место, затем направляется к двери, чуть подталкивая Любку. — Я тебя спрашиваю, почему не показывалась стоматологу? — вдруг зацепляет его одна мысль.
— А… — машет она рукой, — не до этого. Лечить — долгая песня. Дома займусь, когда выпишут.
— И давно она у тебя болит? — подбирается Завальнюк ближе к своей мысли.
— С Нового года. Не то что болит, а так, сочится, распухает. Содой полощу или календулой, помогает… Нет мне удачи ни в чем, — Любка вздыхает, — видно, сегодня все три биоритма на нуле сошлись, вы-то небось не верите в эту музыку?
— Верю, — говорит Завальнюк. — Значит, вот что, с завтрашнего дня полностью соблюдать установленный режим. Питание, сон — минута в минуту, никаких курений и пирогов. Может, еще образуется к пятнице.
— Ладно, — бормочет Любка, — все в точности.
В коридоре Завальнюк отдает распоряжение дежурной сестре:
— Пожалуйста, утречком пораньше направьте больную Митину в рентгеновский на панорамный снимок. — Он выписывает направление. — Если будут спрашивать — скоро вернусь. — Затем, не оглядываясь, мчится к выходу легкой, спринтерской походкой, словно за час до этого не он падал от усталости.
Любка понуро возвращается в палату.
С ней никто не заговаривает, она злится на себя, ей стыдно. Если операция отодвинется на следующую неделю, как она попрощается с Володькой и «Брызгами»? Любка залезает под одеяло, обдумывает разговор с Завальнюком. А, черт с ним, отбрасывает она самоедство. С завтрашнего дня начнем другую жизнь. Режим, неукоснительное выполнение назначений — пожалуйста! С завтрашнего дня. А сегодня она делает что хочет. Любка смотрит на часы. Порядок! Она еще успеет выбраться в Замоскворечье. В душе Любки поднимается возбуждение риска, предвкушение встречи, откуда-то появляются силы.
Она садится на постели, сглатывает оставленные ей Тамарой суфле, кашу и кисель, затем хватается за зеркальце. Ничего не «восковая», мысленно передразнивает она Завальнюка. Сейчас все переиначим.
Кое-как подмазавшись, Любка под одеялом натягивает колготки, юбку, свитер, чтоб никто не видел. Поверх всего этого она напяливает больничный халат, скорее, скорее, последние посетители уже спускаются. Сестры помогают мыть посуду, надо незаметно прошмыгнуть мимо и во двор, пока, как в прошлый раз, не закроют калитку перед носом.
— В случае чего, — уже в дверях оборачивается она к Зинаиде Ивановне, — я — в парке. Пройдусь немного.
Зинаида Ивановна неодобрительно качает головой.
Не успевает Любка добраться до четвертого этажа, как сверху кричат во все горло:
— Митина! Митина! Вернись!
Шут бы побрал эту дежурную, небось опять таблетки.
— Митина! — усиливает голос сестра. — К тебе пришли!
Любка останавливается, дыхание перехватывает. «Неужто по другой лестнице поднялся? — мелькает мысль. — Как же он узнал?» Она замедляет шаг, сдерживая сердцебиение при мысли о встрече с Володей. Не может быть, думает она, украдкой заглядывая в коридор. У столика дежурной — Митин. Теперь Любка переводит дыхание. Нет, сегодня она не готова разговаривать с ним. Машинально она отмечает взгляды, которые кидают на ее молодого папаню медсестры и больные, затем разворачивается и бежит вниз.
— Куда ж ты? — снижает голос сестра.
— Позарез надо! — Любка показывает на горло. — Извинись, подруга, скажи — в барокамеру засунули.
ГЛАВА ПЯТАЯ
И Катерину он тоже не застал… Бывают такие дни, к кому ни сунешься — все куда-то смылись. У Митина был свой ключ, он вошел, увидел на тумбочке их фотографии, где-то за городом, сейчас уже не вспомнить где, горы ее фотографий, недопитый кофе.
На Митина сегодня она уже не рассчитывала.
Как все было бы просто, если б он мог соединить в одно — Любку и Катю! Чтоб изредка посидеть дома вместе, хоть сколько-нибудь вместе. Но что из этого получится? Тогда-то и начнется ад, мучительное его раздвоение между ними обеими и несвобода. Как уединиться с Катериной, если Любка дома? Или предложить Кате сидеть в своей комнате, когда надо доспорить с Любкой, посмотреть интересную для нее передачу. Невозможно даже предположить такое, как нельзя поделить воздух или ладонью задержать струю в водопроводе. Любка — та вообще старалась не звонить по телефону Кате, а у Кати было к его дочери такое любопытство, которое отбивало у него всякое желание сблизить их больше. Так они и бежали по обеим сторонам от него, параллельно, не соприкасаясь.
Митин принялся хозяйничать, сделал яичницу с колбасой, нарезал огурец. Когда допил кофе, оставшийся после Кати, набрал номер Ширяева.
— Семен Петрович! — радостно закричал Митин. Наконец-то хоть этот объявился. — Записку мою нашли?.. Что? Через сколько? Пожалуй, поздновато. Может, завтра?.. А… На неделю уезжаете? Отложить исключено, операция вот-вот. Через полчаса? Не успею, я вас уже из Тернухова достаю… Хорошо, я попробую. Перезвоню минут через десять.
Митин сел на диван, оперся на спинку, плюш мягко обнял тело. Ах, как неохота ему было срываться обратно! Но опять-таки не было другого выхода! Он вернулся к телефону, набрал номер театра.
Ее позвали не сразу, но все же позвали.
— Ты где? — сказал Катин голос, и на Митина дохнуло такой близостью, как будто она прислонилась.
— Я у тебя, — сказал он скучно.
— Ладно, учту. — Она помолчала. — Что купить?
— Что хочешь, — сказал он, не решаясь сразу огорошить ее.
— А почему ты так быстро вернулся? Отложили операцию?
— Так получилось. — Он был ей несказанно благодарен, что она не вспоминала о его бегстве из театра, ему так невозможно было обидеть ее. — Я бы мог к тебе сейчас заскочить в театр. Соскучился.
— Зачем? — Она хохотнула. — Наберись терпения. Часам к трем буду. — Она кому-то ответила. — Пока! Меня на сцену зовут.
— Погоди! — сказал он решительно. — Мне придется обратно уехать. С Любой все очень серьезно. Операция в пятницу, сложная. — Весь запас слов у него иссяк, что объяснишь на расстоянии? — Не поехал бы, если б не край. Выжат как промокашка.
Она стойко молчала.
— Ты позвонишь? — Ее голос прозвучал бодро.
— Я ж утром вернусь, как ты не понимаешь? Просто тут с одним специалистом связаться надо. Не застал его.
— Меня торопят, — сказала Катя. — Дай знать, когда вернешься. — Пошел отбой.
Митин глянул на часы. «Позвонить на работу, что ли? — мелькнула мысль. — Нет, еще дел добавят, не выберешься».
Теперь он сидел расслабившись, — организм жаждал
