тебя на почётное и нелёгкое дело, а дальше, как Бог рассудит. В церкви уже немало священников, которые давно поднимают голос за учреждение тайной инквизиции, вот их и соберу. И ты будешь знать, на кого, в случае чего, можно опереться, и помощь попросить. Только понимай, что руки наши в крови не должны быть вымараны! Наше дело в том, что ты сказал. А если надо будет кому тяжкие грехи отпустить, или убежище предоставить, то церковь поможет, как она и делает обычно, не различая, кто грешней, а кто смиренней. Всех, кто пришёл с покаянием, примем как положено.
— Благодарю тебя, отец Варфоломей, — старец поклонился с неподдельной учтивостью, во взгляде появилось уважение. Он даже не надеялся, что митрополит согласится так быстро, однако и того, видать, припекло.
— Иди, готовься к богослужению, — митрополит, всё-таки, был раздавлен собственным решением, ему требовалось время, чтобы ещё раз всё продумать и прийти в себя.
Отец Зосима это понимал, не обременяя его назойливыми ритуалами прощания, встал и бесшумно вышел за дверь.
А когда добрался до своей церкви, то увидел Павла, тот его поджидал, с волнением и нетерпением. Отец Зосима распорядился:
— Подойдёшь ко мне после вечерней службы.
Павел молча кивнул и пошёл по своим делам. Но вечером, хоть и немного с опозданием, вернулся в храм.
Служба была долгой, он едва дождался её окончания, мучительно гадая, чего ждать от строгого старца?
Наконец все прихожане разбрелись по домам, церковный сторож закрыл ворота, последним выходил отец Зосима, так было почти всегда.
Павел ожидал сидя на скамье, и сразу вскочил, как только старец, перекрестившись на храм, повернулся к нему.
— Не буду тебя томить сверх меры, — сурово ответил священник, — знай, что предложение твоё услышано, и благословение церкви ты, и твои друзья, получите. Но руководство буду осуществлять лично я. Ты понял меня? Никакой самодеятельности!
Павел был потрясён, он не ожидал, что всё зайдёт так далеко, и уже не понимал, стоит ли ему радоваться?
— Да, батюшка, конечно, — ответил он растерянно.
— И духовное покрытие церковь, в моём лице, вам обеспечит. Но знай ты, и твои друзья, если вы попадётесь, то отвечать придётся самим, Церковь за вас впрягаться не станет!
— Само собой, — согласно кивнул Павел.
— А теперь иди. Готовьтесь к решительным действиям, посмотрим, чего вы стоите?
— Понял, отец, — сдержанно кивнул Павел.
Глава 3
Отец Зосима жил недалеко от храма, в простом деревянном доме, со своим двором и небольшим огородом. Даже удивительно, что в таком большом и красивом городе могли сохраниться подобные дома. Поскольку он находился в собственности церкви, никто не пытался его снести. Да и выглядел, несмотря на свой двухсотлетний возраст, добротно и аккуратно, никак не портя интерьер улицы. Там, кроме него, всё ещё стояли и другие, подобные дома.
Семьи у старца никогда не было, монахам она и не полагалась, потому прибираться и готовить к нему приходила верная прихожанка Степанида — рослая, сутулая, с ног до головы укутанная в серые одежды, и совершенно немая. По тусклому лицу возраст определить не представлялось возможным.
Отец Зосима знал, что живёт Степанида со своими родственниками, в тесной двухкомнатной квартире, и ей приходится нелегко. Кроме как за бессловесную прислугу, почти рабыню, её не воспринимают. А положенную от государства пенсию по инвалидности забирают всю, до копейки. Церковь стала для Степаниды вторым домом. Там она помогала и в храме, и рада была прислуживать священникам. Её за это ценили, кормили и одевали, и даже давали деньги.
В аскетичном жилье старца диссонансом выбивалась только роскошная белая кошечка. И принесла её именно Степанида.
Однажды шла мимо приюта для животных и заглянула туда, не понимая — почему? И увидела в клетке белый пушистый комочек, дрожащий и неимоверно несчастный. Хозяева кошечки погибли, а её некому было забрать, потому соседи и отнесли в приют. Степанида прилипла к клетке, жестами умоляла отдать кошечку, но тогда ей отказали, пушистую породистую красавицу надеялись выгодно продать.
Степанида решительно направилась в храм, и настойчиво попросила Бога сделать ей подарок. Без этой кошечки она теперь не представляла своего существования. И Бог её услышал.
Степанида каждый день стала наведываться в приют, чтобы немного побыть с несчастной затворницей. И кошечка её встречала, радостно мяукая. Покупатели всё не шли, и наконец, настал день, когда нежное пушистое тельце, с уютным урчанием, пригрелось у неё на груди.
Однако дома пушистая красавица быстро разобралась, что её любимую хозяйку обижают, и ринулась её защищать, как могла, по-кошачьи. Громко кричала на обидчиков, кусалась и царапалась, и вскоре была выставлена за дверь.
Степанида не растерялась, схватила кошечку в охапку, и понесла прямиком к отцу Зосиме, твёрдо намереваясь не отступать, пока он не приютит её у себя.
Но старец и не думал противиться, кошек он любил, и эта понравилась ему с первого взгляда. Улыбнулся, погладил, ещё больше растопив суровое сердце Степаниды.
— Мусенька, — приговаривал отец Зосима, — красавица, теперь ты будешь жить здесь. А хозяйка твоя в гости к нам ходить будет. Не бойся, не обижу тебя. Да и как тебя обидеть, такую маленькую и беззащитную?
С тех пор у старца в доме всегда было чисто убрано и наготовлено. А в Мусе он души не чаял. Особенно его умиляло, что она молится вместе с ним. Когда он читал утреннее или вечернее правило, кошечка неизменно сидела рядом, смотрела на икону и звонко и протяжно мяукала на слово Аминь. Отец Зосима радовался как ребёнок, но всё же просил её, если в доме будут посторонние, вести себя тихо, негоже на себя внимание отвлекать больше, чем на Господа! Муся всё поняла, и если в дом приходили гости, садилась на подоконник и задумчиво смотрела в окно.
Вот и сейчас, когда шестеро крепких мужчин вошли в дом, Муся быстренько спряталась за тюль, на подоконнике. Зима была тёплая, и она совсем не мёрзла, а наблюдать за тем, что происходило в доме, отсюда было удобно и безопасно.
Отец Зосима, повернувшись лицом к иконам, ровным и красивым голосом читал молитву:
— Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый, и вся исполняяй, Сокровище благих, и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша. А-а-минь!
Шестеро мужчин смиренно склонили головы и тоже беззвучно читали вместе с ним, кланялись и крестились. Из-за их широких спин в комнате стало совсем тесно.
— Садитесь, — пригласил отец Зосима после последнего «аминь», и указал
