заменен каким угодно веществом в нужной пропорции… Однако что привело вас сюда в столь поздний час?
– Из нашей приятной беседы я сделал вывод, что вы – стеклодув, – отвечал Фритт Верстеег, – и, следовательно, не являетесь хозяином этого дома, ибо хозяин его – глава гильдии медиков достопочтенный Гисберт Тиссен.
– Все обстоит именно так, как вы сказали, – подтвердил я.
– Где же, в таком случае, достопочтенный Гисберт Тиссен? У меня к нему важное дело.
Тут я сообразил, что понятия не имею о том, где находится Гисберт Тиссен и почему я до сих пор нахожусь у него в доме вместо того, чтобы лежать в кровати рядом с моей милой пухлой Маргрит.
– Возможно, вы слыхали о том, что произошло в день Святого Бавона, – осторожно заговорил я после томительной паузы, – поэтому и душевное состояние Гисберта Тиссена не должно вас удивлять. Отчасти я испытываю чувство вины за случившееся, но лишь отчасти. – Я поднял палец, чтобы подчеркнуть вышесказанное и как бы поставить в этом точку. – Поэтому и пришел обсудить с ним чрезвычайно важный вопрос, который, вероятно, к вам не имеет никого отношения. Мы сильно перенапрягли наши умственные способности и поэтому прибегли к медикаментозным средствам, после чего, так уж сложилось, я ничего не могу вспомнить.
– О, это многое проясняет! – воскликнул с живостью Фритт Верстеег, а ягода покачалась на стебле, как бы выражая полное согласие с его словами. – Вряд ли вы обсуждали то дело, которое имеет ко мне отношение, поскольку достопочтенный Гисберт Тиссен никогда обо мне не слышал. Но я не только слышал о нем, я в какой-то мере… являюсь им.
– В каком смысле? – спросил я, и тут мне показалось, что я не разговариваю человеческим голосом, а как-то по-жабьи квакаю. – Как так? – продолжал я и едва не зарыдал: – Не могли бы вы как-нибудь подать мне зеркало?
«Сколько же в мире слов, оказывается, содержит в себе это отвратительное „ка“, которое так и хочется произнести как „ква“! – подумал я в отчаянии. – И какое мнение обо мне сложится у этого Фритта Верстеега? Не решит ли он, что я жаба в человеческом обличии? С другой стороны, он сидит тут голый, с ногой в банке и с огромной ягодой в руке, которую к тому же называет человеческим именем, и совершенно не беспокоится, как…» Тут я резко оборвал нить своих рассуждений, чтобы даже в мыслях не прозвучало случайно это отвратительное «квак».
Ни о чем не спрашивая, Фритт Верстеег вручил мне дурно отполированное зеркало, и в нем я увидел некое волнистое подобие своего лица, как если бы я смотрелся в воду в тот самый момент, когда из-под воды на меня глядела какая-нибудь жаба.
Все же у меня хватило самообладания вернуть зеркало спокойным жестом уверенного в себе человека.
– Благодарю, – произнес я. – Зрелище неутешительное, но, возможно, к рассвету все исправится. Прошу вас, расскажите, каким именно образом вы отчасти являетесь главой медицинской гильдии?
– Без больных не было бы медицины, – отвечал Фритт Верстеег, – следовательно, больные являются причиной и смыслом существования этой гильдии. Чем выше ранг члена гильдии, тем более серьезной должна быть причина, а если речь идет о главе медицинской гильдии, то и пациент должен быть наиболее больным, наиболее неизлечимым и наиболее безнадежным, а это как раз я.
– О! – произнес я. – Здесь имеется недурное медицинское вино… Сейчас поищу, должно было остаться в сосуде зеленого стекла… Кстати, работа моей мастерской, заодно и оцените… Посветите мне, пожалуйста.
– Охотно, – согласился Фритт Верстеег.
Вообще он оказался приветливым и очень любезным человеком, и чем дольше я с ним разговаривал, тем легче мне было. Я даже перестал переживать из-за того, что, возможно, в его глазах выгляжу как жаба. Если Фритт Верстеег действительно является наиболее больным и наиболее безнадежным из всех возможных пациентов, то он знает толк в страдании и никого не осуждает.
Мы нашли остатки прекрасного снадобья от всех болезней и слегка поуменьшили число наших жизненных трудностей, разогнав их при помощи медицинского вина, подобно тому, как яркий свет лампы разгоняет летучих мышей и прочих ночных тварей.
– Когда Гисберт Тиссен был еще молодым студентом и только-только постигал искусство врачевания, – начал рассказ Фритт Верстеег, – он был честолюбив и жаждал победить абсолютно все болезни. Поэтому он посещал госпитали и находил там неизлечимых больных, к которым применял все полученные в университете познания. Некоторые из них выздоравливали, другие же умирали, и тогда он снова погружался в книги, а затем возвращался в госпиталь, находил там больного с такой же хворью и применял к нему свои познания с удвоенной энергией. И тогда некоторые все-таки выздоравливали. Так возрастало его мастерство, от больного к больному и от книги к книге. И вот наконец он достиг вершины и был избран главой медицинской гильдии Хертогенбоса, чем, несомненно, порадовал Святого Луку. Однако все те больные, чьи болезни он не смог исцелить, так и остались с ним. Изначально их было довольно много, но природа, друг мой, – позвольте мне вас так называть! – и, кстати, давайте восполним наши силы, ибо мои уже на исходе, ведь я неисцелимо болен, – природа любит лаконичность. И в конце концов все те хвори, над которыми не сумел взять верх Гисберт Тиссен, соединились во мне одном. К счастью, он никогда не боролся против чумы или оспы, иначе Хертогенбос давно бы вымер от соединенных усилий двух этих омерзительных госпож, но всевозможные желудочные колики непонятного происхождения, боль в сердечной мышце, смещения в спине, непонятно в каких костях, разорванные связки и временами адская головная боль, как будто в голове у меня поселился Вулкан с его кузницей, – все это… – Он сделал извиняющийся жест свободной рукой.
Мааф Аартс задергалась на стебле, и внезапно на гладкой поверхности ягоды появилось нечто вроде хоботка с раструбом на конце. Этот хоботок подвигался влево-вправо, нашел бокал с остатками чудо-снадобья от всех печалей и с хлюпаньем присосался к нему. Ягода покраснела еще больше, и в одном месте кожица на ней лопнула. Оттуда вытекла капелька прозрачного сока.
– Таким образом, – продолжал Фритт Верстеег, с сожалением посмотрев на опустевший бокал, – я стал вечным спутником главы медицинской гильдии. И все же я не теряю надежды на излечение, ведь за эти годы достопочтенный Гисберт Тиссен весьма возрос в своем мастерстве и многие из тех болезней, которыми наградила меня его пытливая студенческая юность, уже им побеждены.
– Так почему же вы до сих пор страдаете? – удивился я.
– Я никак не могу с ним встретиться, – просто объяснил
