замолчал, перехватил мой взгляд, и я едва сдержалась, чтобы не наклониться и прижаться к его губам губами.
На лице у него отпечатались боль и стыд, но он продолжил:
– Как бы самонадеянно это ни казалось с моей стороны, но что-то подсказывает мне, что я поступаю правильно – ты должна знать, что у меня никогда не будет… я не могу иметь детей.
Я моргнула.
– Не можешь иметь детей… значит…
Мои глаза самопроизвольно скользнули вниз.
– Нет-нет, ничего подобного, – сказал он, и я зарделась. – С этим все в порядке.
У меня голова шла кругом, пытаясь постичь всю серьезность новости.
Мысли, словно пойманный в летней траве кузнечик, перескакивали с одного на другое. Он как бы сделал мне предложение – зачем сообщать мне о том, что он не хочет детей? Даже размышляя, почему он их не хочет, я поняла, что мне все равно. Главное – быть вместе, что бы ни произошло. Какова бы ни была причина, я подожду, пока он сам не расскажет. Но сразу за волной счастья пришла другая – страх. Он сообщил, что у него детей не будет, но у меня был ребенок. И если я хочу выйти за него замуж, то не могу скрыть правду.
– Тогда я тоже тебе кое в чем признаюсь.
Я набрала побольше воздуха, чтобы успокоиться.
Это ведь не как теперь, ma chère, молодая женщина в таком легко не признавалась. Но я заставила себя продолжить:
– У меня есть сын, совсем маленький. Он в Швейцарии.
– С отцом?
– Нет, у меня с ним нет связи, – заколебалась я. Однако его честность дала мне смелость признаться: – Меня изнасиловали.
Он резко втянул воздух.
– Война?
– Да.
Наши руки не расплетались, словно вели свой независимый разговор. Я наблюдала за течением реки.
– Мне было тяжело одной. И я решила приехать сюда и чего-то добиться в жизни, а потом вернуться за сыном. Я оставила его в хорошей семье и каждую неделю посылаю им деньги.
Шарль встал и закашлялся, не отрывая взгляда от реки. Меня затошнило, мне казалось, я ему отвратительна, обесчещенная женщина, а не нетронутый цветок, каким он меня представлял.
Он шагнул ко мне.
– Роза? У меня еще один вопрос.
Я приготовилась к худшему. Я все переживу, даже если мы сейчас распрощаемся.
– Я слушаю.
– Можно тебя поцеловать?
В тот же миг я испытала неописуемую радость, ma chère. Я ничего не ответила, только прижалась к нему, и наши губы встретились.
Вскоре он крепко обнимал меня обеими руками, прижимая к груди мою голову. Потом мы на мгновение отпрянули, чтобы перевести дух.
– Это хорошо. Поедешь и его заберешь, – заключил он. – Я не могу дать тебе ребенка, но, если он у тебя уже есть, будем жить одной семьей. Мы ведь созданы друг для друга.
Он чуть-чуть ослабил объятия, я повернулась, и наши губы вновь встретились.
* * *
Шарль был настроен решительно. Он отказался спать со мной до свадьбы. И дело не в том, что у него не было желания, по-моему, ему хотелось сохранить восторженное удовольствие, что мы получали при виде друг друга. Но долго мы бы это не вынесли, поэтому он заявил Диору, что у того всего четыре недели, чтобы сшить мне свадебный наряд. Диор с удовольствием принялся за работу, немедленно нарисовал платье и лично следил за выполнением. Он вихрем промчался по ателье, схватил тюль, собрал ткань на талии, словно пачку балерины, и потом улаживал на мне роскошный атласный жакет «Бар». Он изменил фасон жакета, и новая модель появилась в коллекции 1948 года под названием «Верность» – именно этого он нам желал в поздравительной открытке.
– Теперь остается решить, что надеть нам, мадам Фурнель, – заявил Диор, втыкая последнюю булавку, – когда я передам ее с рук на руки.
Я развернулась, чтобы на него взглянуть.
– Не дергайся, – отругал меня мэтр. – Могу я удостоиться этой чести?
– Конечно, – кивнула я и его обняла. – Merci pour tous[26].
Шарля мало интересовала суматоха подготовки, но он только попросил, чтобы я съездила в Санкт-Галлен и привезла Лорина, чтобы сразу начать семейную жизнь. Я отправила Шуртерам телеграмму, что еду.
Выйдя из поезда в Санкт-Галлене июльским днем, я чувствовала себя королевой. Когда я рассказала Диору, куда направляюсь, он настоял, чтобы я надела рабочие образцы и потом доложила, какое впечатление они произведут вне Парижа. Итак, на мне была одежда из следующей коллекции. Я сделала не больше трех-четырех маленьких шагов, как откуда ни возьмись появился носильщик и предложил поднести чемодан.
А всего три года назад неопытной, испуганной и беременной я появилась на соседней улице в поношенной одежде, с небольшой суммой денег и письмом. Я была одинока и всего боялась. Теперь у меня была цель, обеспеченность и куча планов и надежд в голове. Я была уверена, что всего достигну.
В гостиницу я не пошла. Мне так сильно хотелось подержать на руках маленького Лорина, что я дала таксисту адрес фрау Шуртер.
У меня была только одна смена одежды и ночная рубашка, но чемодан был набит подарками детям, там же лежал костюм от Диора и вечернее платье, которое я сшила сама с помощью Мадлен. Очень хорошо, что я была чем-то занята, потому что волновалась от мыслей, что увижусь с Лорином, как он вырос, светлые ли у него волосы, что он любит есть. Я добавила два лишних сантиметра к швам платья, уверенная, что мерки наверняка увеличились по сравнению с теми, что я хорошо знала. Я считала, что фрау Шуртер наверняка поправилась.
С колотящимся сердцем я подошла к двери дома Шуртеров и позвонила.
Дверь была тяжелой, деревянной, я напрягла слух, стараясь уловить звуки изнутри, хотя бы стук каблучков фрау Шуртер по паркетному полу. Но я ждала в полной тишине, пока она открыла дверь.
– Фройляйн Кусштатчер, входите, – сухо пригласила она.
Я вздрогнула, она всегда звала меня Розой. Протянула руки ее обнять, но она отступила, и я смущенно покраснела. Впустив меня, она закрыла дверь.
Мы изучали друг друга. Она выглядела чудесно, два лишних сантиметра можно было не добавлять. Я знала, что она видит – парижскую даму, мисс Диор, не бродяжку в чужих обносках, которую она помнила. Неудивительно, что она относится ко мне по-другому.
– Они в саду. Вы хотите его видеть?
Мы прошли через дом, который, казалось, не изменился с тех пор, как я была здесь, через кухню. Она открыла дверь, ведущую в сад, и до нас донеслись крики играющих детей.
