дело? – спросила я.
– Джентльмен не станет приставать к даме с поцелуями, если у них не было хотя бы одного свидания, и если не получит ее разрешения.
Я насмешливо поклонилась.
– Из этого следует предположить, что ты джентльмен?
– А как же.
В этот момент мы оба улыбнулись во весь рот, осветив тусклую лабораторию блеском своих зубов.
– Мадемуазель Кусштатчер, не откажите в любезности отобедать со мной в 8.30 в субботу вечером в Le Grand Véfour.
Я колебалась не потому, что сомневалась в Шарле, просто была наслышана об этом ресторане, его изысканной кухне и баснословных ценах. На какое-то мгновение мысль, что я, Роза Кусштатчер из Оберфальца обедаю в Le Grand Véfour, показалась более странной и невероятной, чем осознание того, что Шарль Дюмаре так же без ума от меня, как и я от него.
Но, как ты понимаешь, ma chère, дама не должна раскрывать своих тайн. И я просто сказала «да».
Мой внешний вид Диор взял на себя. Это была первая демонстрация нового парфюма, названного в мою честь «Мисс Диор», хотя ходит легенда, что он назвал его в честь сестры. Он всегда требовал безупречности, но в этот вечер ему хотелось, чтобы я выделялась. По-моему, ему нравилось сочетание удачного аромата и маленькой любовной истории, скрывавшейся за его созданием. И он умышленно решил отступить от идеального наряда, остановившись на шерстяном крепе для жакета и коктейльном платье из тончайшего бархата из первой коллекции.
– Но, мэтр, – возразила Мадлен, – вы же знаете, что такое Véfour, там все по высшему разряду, кругом ар-деко, позолота, цветные колонны и люстры. Ей бы надеть хотя бы вот это, вполне вечернее платье.
Она подняла черное платье с шелковой воздушной шалью, летящей над облегающим платьем. Бретельками служили гирлянды бархатных листьев, взбирающихся по плечам к обнаженной спине, а перед скромно украшал букет цветов.
– В нем она будет выглядеть богиней или феей.
– Именно, Мадлен, именно! – закричал Диор. – Но мы ведь хотим, чтобы он влюбился в Розу. Мы не хотим, чтобы она была частью роскошного декора, а чтобы она выделялась на этом фоне!
Хотя Шанель и придумала маленькое черное платье, но ответ Диора был великолепен. Юбка была не столь широка, как в полном комплекте костюма «Бар», но талия была плотно стянута над ниспадающей с бедер юбкой, переходящей в скромный полузакрытый цветок. На ней было два практичных больших кармана, а на лифе – глубокое квадратное декольте, замаскированное огромным бантом, словно я была подарком для Шарля, упакованным и готовым к вручению.
Когда я вошла в ресторан с разноцветным цветочным ковром, фресками, как в Помпеях, и украшенными лепниной потолками, я сразу поняла, что Диор был прав: меньшее превратилось в большее. Я замечала, как меня провожали взглядами, когда я проходила мимо, по настоянию Мадлен опаздывая на десять минут, но еще больше удивилась, когда Шарль не встал мне навстречу. Я стояла около своего стула и ждала. Я никогда раньше не встречала потерявших дар речи мужчин, но этот умный, такой уверенный в себе химик просто оторопел, ma chère. Если в твоей жизни будет такой триумф, дорожи им, они случаются так редко.
За спиной появился официант и выдвинул для меня стул. Только тогда, словно пробудившись от зачарованного сна, Шарль с большим опозданием вскочил из-за стола.
– Мадемуазель Кусштатчер, – сдавленным голосом сказал он, – никак не могу решить. Вы произведение искусства или сказочная принцесса?
– Доктор Дюмаре, – пожурила его я, – мы оба давно выросли, чтобы верить в сказки. Что касается искусства, – улыбнулась я, – оно на мне. – Я показала на свое платье. – Как и другой шедевр.
И протянула к нему надушенную руку.
Он встал, наклонился через стол над бледной рукой и вдохнул.
– Ах, идеально, – прошептал он, глядя мне в глаза.
Потом откинулся на стуле, когда тот же официант поднял бутылку шампанского, которое заранее заказал Шарль, и наполнил хрустальные бокалы.
– За будущее, – тихо сказал он и поднял бокал.
Разумеется, еда была выше всяческих похвал, но я, к сожалению, была настолько взвинчена, что не могла доесть ни одного блюда.
Шарль, как оказалось, пил мало, что – после моего отца – очень подкупало. Даже за десертом мы допивали ту же бутылку. Разговаривали то о пустяках, то о мечтах. Рассказали друг другу, как мы одиноки в этом мире: его семья погибла во время войны, я свою бросила.
Он жаждал приключений и путешествий, я хотела всему научиться у Диора. Мы одинаково хотели узнать друг друга, и под каждым кокетливым замечанием и находчивым ответом скрывались серьезные чувства.
Выйдя из ресторана, мы прошли красивую колоннаду, потом через сад Пале-Руаяль, мимо Лувра дошли до Сены у моста Каррузель, всю дорогу разговаривая. Скользя, спустились к реке слева и уселись на одну из каменных скамеек на набережной. Сидели близко, но не касаясь друг друга, пока наш бесконечный разговор не оборвался.
– Шарль, а это была работа или удовольствие? – спросила я, когда молчание затянулось.
Он взял меня за руку, прижимаясь носом к запястью и вдыхая запах кожи.
– А ты как думаешь? – спросил он и отпустил руку.
Какое там думать. Он впервые меня коснулся. Я чувствовала заряд энергии, излучавшейся от того места, где он крепко держал меня пальцами.
– По-моему, это не работа, – ответила я.
Меня так и подмывало схватить его за руку и спрятать лицо в его ладони, втянуть его запах.
– Тогда мы думаем одинаково, – сообщил он.
– В таком случае, – начала я, пытаясь воскресить возможность получить больше, чем приятную беседу, – я просто подумала, если джентльмен собирается просить разрешения… ну, ты знаешь, как это бывает.
Он сбросил воображаемую шляпу.
– Джентльмен возьмет на себя ту смелость после обсуждения с дамой в черном некоторых других проблем.
– Это что ж за срочность такая? – небрежно спросила я.
Он немного помешкал, явно борясь с самим собой.
– Это ничто и все.
Он подвинулся ко мне и скользнул рукой по моей до нетерпеливых пальцев. Мы немного помолчали, держась за руки. Я терялась в догадках, нас явно тянуло друг к другу, что же его останавливало, почему он только держал меня за руку? Для первого поцелуя лучше берега Сены места не найти. Я ждала.
Он наблюдал за течением реки.
– За последние несколько лет я понял, что в мире нет ничего несомненного. Но несмотря на это, – заметил он, повернув ко мне лицо, – я так уверен насчет тебя. Насчет нас. Если я прав и не сошел с ума, тебе лучше узнать об этом сейчас.
Он
