в отдел, там расскажу, – пробежался по словам Новотный, точно куда-то спешил.
Провожающий полицейского до двери Виктор на удивление выглядел более чем спокойно. В какой-то момент Адлеру даже захотелось сказать, что Мартина нашли. Нашли мертвым, чтобы Виктор взбодрился.
– Что-то мне подсказывает, что Вы не особо верите сыну, – сказал полицейский. – Как считаете, что там на самом деле случилось?
– Не обращайте внимания, – отмахнулся Виктор. – Я очень устал, хочу спать. Мой сын очень напуган, и напуган неспроста. Уверен, они точно кого-то видели, но вот только кого? Кстати, Вы так и не ответили на вопрос по поводу телефона: стоит ли подавать заявление о пропаже в полицию?
В ответ Адлер лишь безмолвно развел руками.
* * *
Ожидавший прибытия оперативной группы Вит Новотный после разговора с Адлером некоторое время продолжал держать телефон на весу, пытаясь понять, кому следует позвонить.
Добровольцы в группе примерно из десяти человек бесцельно шныряли по окрестностям улицы Рогожника, топча покрытые снегом дикорастущие кустарники. Кто-то подвез на минивэне горячий кофе и бутерброды. Поиски стали походить на воскресный пикник. Основной задачей было найти мальчика, новую они себе еще не придумали.
Час назад, прибыв на место, Новотный обратился к старшему члену группы волонтеров с вопросом:
– Как вам удалось так быстро собраться?
– А как же иначе, – гордо ответит тот. – Погода ведь плохая, если мальчику удалось сбежать, у него не так много времени, чтобы не замерзнуть на холоде. Мы готовы работать хоть сутками и проходить за день десятки километров!
В итоге их поход занял менее 5 минут и составил менее сотни метров. Отлучившийся по малой нужде волонтер нашел Мартина лежачим между кустарников вниз лицом в неглубокой траншее на краю пахотного поля. Подбежавший на крик медицинский работник констатировал смерть.
Осматривая тело ребенка, Новотный с удивлением не обнаружил на нем ни следов удушения, ни каких бы то ни было последствий борьбы. Хотя не было известно, что скрывает одежда. На лице – никаких гримас ужаса или боли – только покой, и кажется, что мальчик вот-вот проснется, не считая того факта, что он мертв.
Так и не решив, кому стоит звонить, Новотный убрал телефон и направил взгляд туда, где вдали под свинцовым небосводом за пашнями начинались леса.
* * *
Главный патологоанатом управления Феликс Гилевский зажег в прозекторской весь свет, который только можно было зажечь, и все равно помещение освещалось тускло и казалось холодным. Адлер встретил его ковыряющимся пинцетом в ногтях.
– Что скажете? – спросил полицейский.
Патологоанатом сделал умное выражение лица, но спустя несколько секунд стало понятно, что вопрос он не понял.
– По поводу мальчика, – пояснил следователь.
– А, этот? – он обратил взор на лежащее на медицинском столе обнаженное тело ребенка. – Почти час боролся с его окоченением. Даже один палец пришлось сломать, чтобы выпрямить. Не хоронить же его с, – он скрючил свои пальцы для наглядного примера.
Адлер тяжело вздохнул.
– Меня интересует следы насильственных действий.
– Никаких насильственных действий, – уверенно заявил Гилевский. – Более того – никаких намеков на характерное удушение правой рукой, которое Вас так сильно интересует.
– Так от чего же он умер?
– У него повышенный уровень адреналина. Полагаю, его с другом вчера кто-то напугал. Они бросились врассыпную. Другу повезло больше. А вот наш пациент, – он посмотрел имя в медкарте, – Мартин, очевидно, убегаю, споткнулся о мерзлую землю, упал, ударился головой, от чего видна царапина на его лбу, в которой находится земля, свойственная для той местности.
– Так он замерз?
– Именно так, – недовольно сказал прозектор, выражая нежелание продолжать исследования ребенка. – Полагаю, никакого отношения к Вашему расследованию этот несчастный случай не имеет, так что, если Вы не против – необходимо заполнить бумаги и вернуть тело родственникам для захоронения.
Несколько секунд Адлер стоял, разминая пальцами уставшие от подрагивающего холодного света глаза. Ему не хотелось возвращаться к списку подозреваемых, составленных из клиентов психиатрических больниц, но иного занятия себе он не находил.
Глава 19: О сломленных и терпеливых
Стоявший под легким зимним дождем Дауд Бенеш допивал терпкий кофе, выкуривая сигарету. В последние дни его преследовала бессонница. Надеясь, что уличный воздух хоть как-то поможет уснуть, он сделал глубокий вдох, выдохнул облако голубого дыма.
В отражении окон появилась невысокая черная фигура, приближающаяся к нему со спины. Он заприметил ее издалека. Ей оказалась облаченная в похоронный обряд Мария Плетиха, мать погибшего Мартина. Она подошла вплотную к Дауду и пронзительно посмотрела.
– Не нужно, Мария, – произнес ее старенький муженек, стоявший позади.
– Газеты написали, что в начале года Вы достали из воды Черного человека, а теперь мой мальчик мертв.
– Я не при чем, – неуверенно произнес Дауд, испытывая чувство вины.
– Это Вы виноваты, – с этими словами она размахнулась и двинула ему по щеке.
Проходящая мимо группа парней, увидев это, загоготала. Дауд никак не отреагировал.
– Это Вы, – повторила она и ударила снова. – Это Вы! Вы!
– Мария, – остановил ее руку муженек. – Дорогая, пойдем.
Они ушли, Дауд остался. Тяжело вздохнув, он почувствовал, как заслезились глаза. Стакан с недопитым кофе в его руке наполнялся дождем. Дауд сделал глоток, и дождь показался ему гадким на вкус. Домой он возвращался под гнетом десятка назойливых глаз.
* * *
Прошло 2 недели с момента исчезновения Эльзы Лиховской. 4 дня назад на стене дома вблизи Роганской набережной обнаружили новую «печать Дворжака» – так уже и газеты называли символ в виде пятака. Полиции удалось установить, что вместо краски, как и в прошлый раз, похититель использовал кровь неизвестной женщины, однако из района, в котором был обнаружен знак, никаких заявлений об исчезновении не поступало. Приняли решение задействовать новостной телевизионный канал с целью установить личность исчезнувшей, но на горячую линию никто так и не позвонил. Зато на следующий же день три человека явились с повинной и сознались в убийстве Лиховской. Все трое – истероидные психопаты, жаждущие внимания. Ни один не знал деталей преступления, никто не упомянул о «печати Дворжака» в хлеву мясника Томаша. Но и таких приходилось проверять. Согласно статистике, к концу недели ожидаемое число самооговоров могло вырасти до десяти.
Пока Куроки отлучился в суд для дачи показаний по делу о мошенниках, Адлер изучал личности психически больных пациентов, переданных из городских клиник, и попутно рассматривал список вещей, найденных в сумочке Лиховской, удивляясь, как внутри столько всего поместилось. Помимо привычных наборов по уходу за внешностью, в список добавился тот самый дневник, который полицейский стащил из ее дома. В целом – ничего интересного за исключением конвалюты с надписью: «Бонадэ». Примечаний к
