“Её крови…” — вкус корицы до сих пор преследовал вампира, как фантомное ощущение, не желающее уходить по своей воле. Иногда ему снился сон, будто Эвелин приходит за ним в ночной тьме, и душит вампира холодными, безжизненными руками. Ее глаза светятся от ненависти, а гримаса ярости искажает красивое лицо. Тогда он просыпался весь в поту и курил сигареты пачками, лишь бы больше не засыпать.
Затушив окурок ладонью, и не ощутив боли, Марк спешно оделся и покинул свою серую квартиру.
Солнце почти достигло зенита, когда вампир ступил на шаткие деревянные леса и поднялся на третий этаж недостроенной детской больницы.
— Эй парень! — он услышал зычный голос прораба и повернулся в его сторону. Коренастый бородатый мужик в синем комбинезоне придирчиво оглядел вампира, приблизившись. — Твоя смена начинается в два часа дня. Какого лешего ты здесь?!
Вампир лишь пожал плечами. Прораб Джерри давно привык к причудам странного подсобного рабочего, который даже не брал оплату за смены. Для всех на стройке он был тем молчаливым парнем, приходящим раньше всех, и уходящим лишь к ночи. Но спустя пару недель работяги перестали задавать вопросы, да и вообще обращать на Марка внимание. Похоже, решили, что он волонтер из какой-то общественной или религиозной организации.
— Эй, Митч, ленивая ты задница! Твой перекур закончился десять минут назад! Живо пошел за цементом! Мне нужно три мешка! — Джерри повернулся к Марку, — Ладно, парень, ступай в подвал. К вечеру на полу мне нужна ровная стяжка. Плиты там еще нет, поэтому, когда дойдет до нее, зови Крэя и Рори на подмогу.
Коротко кивнув, Марк взял ветхую тележку, забрызганную каплями застывшего бетона, и принялся спускаться по лесам обратно.
Спустя час тяжелый физический труд полностью вытеснил все мысли. А спустя три часа не осталось ничего, кроме цемента, керамзита и огромных бетонных плит, которые он укладывал собственноручно, проигнорировав указ Джерри.
К концу рабочего дня всё было готово, но уходить домой Марк не спешил. Подвез на ржавой тачке десяток новых мешков с цементом на первый этаж, и обнаружил, что все строители, как обычно, уже разошлись по домам. Сквозь дыры в импровизированной крыше новой детской больницы Гросслинга на него смотрела яркая зимняя луна, а с улицы повеяло промёрзшей листвой.
Неожиданно подступил страшный голод, и Марк зарычал от бессилия и ярости. Он желал, чтобы эта пытка вечностью наконец закончилась. Но новый приступ жажды крови вновь пробудил тьму в его сердце. День, проведенный в тяжелом труде, очищал разум, но утолить голод могла лишь теплая кровь.
Из подвала послышался слабый шум.
“Опять кошка забралась” — мрачно подумал Марк, спускаясь вниз. На бродячую кошку ему было всё равно, а вот новую стяжку жалко. Бетон еще не просох, и испуганное животное могло оставить на нём отпечатки своих лап.
Но в подвале было пусто, темно и сыро. Парень окинул взглядом серые стены, еще не отштукатуренные. Прикоснулся к холодному шероховатому камню и прислушался.
Тихий шорох едва различимых шагов заставил вампира резко обернуться. Прозвучал хлопок, и помещение на долю секунды озарилось ярким светом, сбив Марка с ног. Почувствовав удивительной силы толчок в грудь, он отлетел к противоположной стене и ударился о бетонную плиту так, что из не залатанных щелей поднялись клубы пыли.
— Какого демона… — прохрипел он, сплевывая свежий бетон, который сам же старательно выравнивал несколько часов назад.
— Тебе лучше заткнуться, кровосос, если хочешь дожить до рассвета!
Магический свет отступил, оставляя лишь мрак, до того непроглядный, что Марк уже было решил, что ослеплён. Он попытался встать, но тяжесть неведомой силы не дала ему это сделать.
— Sarid-i-tinto — прошептал сухой голос, а воздух вдруг пронзил звук рвущейся плоти.
Марк запрокинул голову от боли, пронзившей грудь насквозь, и почувствовал, как хлынула кровь. Его кровь. Холодная и липкая. Каждый мускул его тела сжался в адской агонии.
Где-то на границе сознания прозвучал второй, женский голос, постепенно стихая.
— Забирайте его…
Тьма проникала в легкие и душила, сжимая всё внутри своими холодными не-руками. Мешала дышать. Каждый новый вдох отдавался дикой болью во всём теле. Но Марк продолжал вдыхать смрадный затхлый воздух, окутывающий его, и похоже, всё еще надеялся на спасение.
Рядом послышался приглушенный шорох, будто затрепетали складки одежды. А затем стих и он. Лишь слабое биение сердца вампира, да новый глоток липкого воздуха нарушали непроглядное безмолвие.
“Сколько времени я здесь?” — задал он вопрос сам себе. Так уж сложилось, что других собеседников тут нет. — “Почему я ничего не вижу?”
Будто в насмешку над его мыслями, рядом прошептал женский голос:
— А ты меня впечатлил… Тебе понадобилось четыре дня, чтобы прийти в себя. Крепкий, ублюдок.
И будто в ответ на второй его вопрос, вернулось зрение. Хоть и не четко, но Марк увидел тоненькую фигуру с рыжими волосами, стоящую в трех шагах от него. А сам он сидел на холодном металлическом стуле, будто приговоренный к казни электричеством. Попытался пошевелиться, но налитое свинцом тело его не слушалось. Тупая боль пронзила запястья и щиколотки; Марк с трудом скосил глаза, чтобы увидеть, что он связан по рукам и ногам тонкой стальной проволокой, впивающейся в тело. От ран на грязный каменный пол стекали тонкие струйки крови.
Кап. Кап. Кап.
И тогда парень взглянул на нее, безмолвно наблюдающую за его жалкими попытками вырваться. Всё было как в тумане, лицо девушки уплывало от его сознания, и всё же ему удалось ухватиться за знакомые черты.
— Эвелин?!
Что-то неуловимо изменилось, будто густой воздух подернуло рябью.
— О-о-о, ты помнишь моё имя? — резкая боль пронзила его грудь. — А ты помнишь, как преследовал меня? — новый поток агонии пронесся по телу. — Как загонял меня, словно животное, в капкан, из которого уже не выбраться?
Сталь сверкнула в ее руке и снова вонзилась в плоть, рассекая ее.
Марк сплюнул собственную кровь с привкусом железа, наполнившую рот.
Конечно, он всё помнил. Глупая насмешка судьбы — жить больше двухсот лет и помнить все грёбаные прожитые годы! Каждую душу, отнятую у этого мира.
После ее смерти он больше не убивал. Он мог, но не хотел. Помнил смерть ее парня, боль в карих глазах, и то, как в них угасала жизнь. Её образ преследовал его во снах, а может дело было в ее крови.
Помнил свое обещание: “тебе не будет больно.” И он нарушил его тогда.
— Это не можешь быть ты… — с хрипом прошептал Марк.
Груз от содеянного давил на его плечи. В тишине полутемного помещения прозвучал смех.
— Но это я! — новая вспышка боли, и новая рана, оставленная кинжалом в ее руке.
