безопасное убежище в Эфесе[216]. При Александре старый порядок был восстановлен. Знаменитый алтарь Дидименского Аполлона в Бранхидах в области Милета, молчаливый и заброшенный в период власти персов, был восстановлен в своей прежней славе и снова изрекал пророчества, прославляя эллинского царя[217]. О том, в каком свете видели Александра, свидетельствует поклонение ему, сохранявшееся в Ионийском союзе вплоть до римских времен[218].
Развал империи не был для городов безусловным благом. Если, с одной стороны, он открыл путь к свободе, если Родос теперь мог изгнать свой гарнизон[219], а Кизик бросил вызов сатрапу Гелле-спонтской Фригии[220], с другой стороны, он втянул греческие города в постоянную войну и сделал их уязвимыми перед вторжением того или иного из соперничавших властителей. Они уже не стояли лицом к лицу с неодолимой мощью единой империи; но державы низшего порядка в ходе борьбы друг с другом гораздо меньше были склонны щадить их чувства, нежели всемогущий царь-отец. Знаком того, что в Малой Азии воцарились новые порядки, стала попытка, предпринятая в 319 г. до н. э. Арридеем, сатрапом Геллеспонтской Фригии, навязать Кизику свой гарнизон. Теперь впервые[221] македонский вождь сделал частью своей политики введение гарнизона в греческий город без всякого предшествующего конфликта. Однако угроза со стороны Антигона, видимо, не оставила Арридею другого выбора. Примерно в то же время Клит поступил так же в Лидии, и греческие города, из которых персидские гарнизоны были изгнаны пятнадцатью годами раньше македонским освободителем, теперь увидели, что их место занимают македонские гарнизоны[222].
Этот шаг со стороны двух сатрапов, даже если он и был продиктован стратегическими причинами, принес большую политическую выгоду сатрапу Фригии. Он действительно решил быть верховным властителем Малой Азии и теперь смог преследовать свои амбиции как защитник автономии эллинов. Антигон незамедлительно принял эту роль перед всем миром и с этого времени тщательно старался отличить свою политику этой блестящей особенностью от политики своих врагов. Клит едва ли успел захватить ионийские города, как Антигон явился как их освободитель и вырвал великий город Эфес у тех, кто владел им. Сатрап Лидии уже оставил свою провинцию и ушел в Македонию. Антигон повел себя так же по отношению к Арридею. Он немедленно после осады Кизика послал посольство, чтобы прочесть ему лекцию о правах эллинских городов, и вскоре подкрепил свои слова силой[223]. К следующему году (318 до н. э.) он уже вторгся в сатрапию и загнал Арридея в город Киус[224]. Греческие города Пропонтиды – Византий, Калхедон, Кизик – считали его своим другом и были готовы помочь ему. Его морская победа над Клитом на Босфоре обеспечила ему обладание провинцией Геллеспонт. Мы не знаем, что сталось с Арридеем.
Греческие города, над которыми Антигон теперь распростер свое покровительство как повелитель Азии, были, однако, уязвимы перед атаками со стороны его врагов с моря. Асандр, сатрап Карии, с которым у Антигона не было еще времени разобраться, к 315 г. до н. э., когда Антигон вернулся с Востока, бросил свои войска в Северную Каппадокию и осадил Амис[225]. Тогда, когда началась великая война между Антигоном и другими вождями, греческие города вдоль всего побережья Малой Азии несли бремя набегов враждебных войск. То, что в тот момент симпатии эллинов в Азии лежали на стороне Антигона, ясно из того, что Родос позволил ему строить корабли в своих гаванях[226]. Но они оказались в опасном положении. Силам Антигона приходилось быстро передвигаться вдоль побережья и по островам, чтобы отогнать врагов, нападавших на них. Амис и Эрифры получили помощь в 315 г.[227], Лемнос в 314 г.[228] Даже греческие города на европейском побережье Черного моря оказались в сфере интересов Антигона. В 313 г. он попытался послать войска на помощь Каллатию, который изгнал гарнизон Лисимаха и «завладел автономией»[229]. В тот же год Антигон довел до конца свою атаку на сатрапа Карии. Асандр, как Арридей и Клит, ввел гарнизоны в греческие города своей провинции. Об их освобождении громко говорится в манифестах Антигона. Его полководцы появились перед Милетом, призвали граждан к свободе и выгнали гарнизон из цитадели. Траллы тоже были захвачены (неизвестно, был ли там гарнизон, или просто там правили приверженцы Асандра). Кавн также был взят, хотя гарнизон держался в одной из двух цитаделей. Иас был вынужден заявить о своей приверженности делу Антигона[230]. Книд вскоре после этого фигурирует как дружественное Антигону государство[231].
В то время Родос быстро расцветал, заняв положение первостепенной державы: его характер греческой республики выделял Родос как защитника греческой свободы, и теперь Родос формально признал Антигона защитником священного дела и заключил с ним договор, по которому дал ему десять кораблей «ради освобождения эллинов»[232]. Когда в 311 г. до н. э. в великой войне была временная пауза, особая статья в мирном договоре предполагала автономию эллинов. Теперь все македонские династы заявляют о своей приверженности этому принципу; все еще было возможно интерпретировать его так, что это не помешало бы, а помогло их эгоистическим планам[233].
Недавно было обнаружено письмо (или значительная часть его)[234], где Антигон объявляет городу Скепсис, как одному из своих союзников, о заключении мира. Главная его забота – продемонстрировать, что в ходе всех этих переговоров свобода греков была для него на первом месте. Дабы обеспечить приверженность этому принципу Кассандра и Птолемея, он поступился своими собственными, существенными для него интересами. Он не хотел, чтобы что-либо стояло на пути соглашения, которое поставило бы свободу греков на прочное основание. Греков, как мы видим, он старательно трактует как союзников: ожидается, что каждое государство само по себе примет клятву, которую принесли македонские вожди в качестве глав каждой из федераций принципу эллинской автономии и другим условиям мира. Зачастую История впоследствии с иронией смотрит на государственные документы. Не прошло и десяти лет, как жители Скепсиса были изгнаны из собственных домов декретом того же Антигона с тем, чтобы они стали частью нового города, который он воздвиг во славу себе самому.
Сам Антигон не смог избежать размещения гарнизонов в некоторых городах[235]. Например, в Кавне после того, как ему удалось покорить враждебный гарнизон, он счел необходимым разместить в обеих цитаделях собственные гарнизоны[236]. Следствием этого, конечно, было то, что он дал своим врагам нечто вроде рычага – как раньше дали ему Арридей и Клит. Теперь Птолемей (309) явился на берегу Малой Азии под видом освободителя.
