собственной… бывшей собственной квартиры.
«Там за дверью» — для Артема теперь: в подъезде с нахлынувшим и схлынувшим запашком свежих огурчиков.
Огурчики, понимаешь! Помидорчики! Огурчики-помидорчики, лох охранника убил в коридорчике.
Нет? Не лох? Токмарев не лох? Допустим. Но убил? Нет? Не Токмарев? А кто?!
Зашелохнуло. Совесть, что ли, шевельнулась с легким шорохом? Нет, совесть всегда настолько беззвучна, что изредка спохватываешься: есть она еще? уже нету? Зашелохнуло — это Архар. Не прогремел, но зашелохнул горестным вздохом, почти по-человечьи: говорил тебе, хозяин, пошли отсюда, говорил! а теперь что?!
Совесть, впрочем, тоже шевельнулась, скребнула. Верни Токмарев «тэтэшку» мальчонке, и кто знает… Во всяком случае, у Пети Сидорова был бы шанс не превратиться в труп. Пистолет против ножа. А с голыми руками против ножа… Почему же! Токмарев, например… Но Токмарев обучен и тренирован, он спец. Мальчонка же довольно корявенький, неуклюжий, судя по вчерашнему. Вдобавок и голые руки (рука) у него с травмочкой — Архар постарался.
Нет, не спасли бы Петю Сидорова ни голые руки, ни огнестрельное оружие. Ночной гость (гости?) действовал профессионально. Токмарев, возможно, сумел бы противопоставить чужому профессионализму свой собственный, а здесь — дилетант, пугающий верзила, но дилетант, дешевый бычара Петя.
Что гость — ночной, вычислялось хотя бы по степени запекания пролитой крови. Давно пролита, не минуту назад, часов эдак семь-восемь тому…
Что гость — профи, вычислялось не только по точному смертельному удару ножом, но и хотя бы по тому, что он (они?) ухитрился не наследить в подъезде. А крови пущено из жертвы более чем… Кромсали долго и старательно. Замазаться и потом оставить на лестнице подошвенный отпечаток — как не хрен делать.
Значит, все-таки…
Токмарев сложил мысленную мозаику:
Они не достали его, пока он три месяца намеренно плутал по горам, по холмам.
Что ж, они достанут его по прибытии домой.
Домой вернулся охотник с холмов…
А мы его и… ждем-с.
Охотник, говоришь? Охота на охотника — ц-ц-ц!
Преследовать, нагонять — зачем? Адрес известен. Куда он денется? К теще? Зачем? А, ребенок у бабушки часто гостит? Хорошо, к теще. Адрес? Запросто! Еще куда он может? Мало ли куда! Но в первую очередь по этим двум адресам. Вах! Всего по двум!
Снять две квартиры в близлежащих домах, заплатив натуральными зелеными за полгода вперед.
Наблюдательный пункт номер один — на Сибирской.
Наблюдательный пункт номер два — на Новой Земле.
И тот и другой — неидеальны, конечно: лучше бы такие, из которых нужные окна прослеживаются, а не лестничные клетки нужных подъездов. Но придется удовольствоваться тем, что есть. Не Грозный, где урусов из квартиры просто выгоняешь или просто пристреливаешь, если возражают. Сосновый Бор.
Ничего! Главное, видно кто входит-выходит, кто по лестнице поднимается-спускается, кто нужную дверь открывает-закрывает.
И ждать не смыкая глаз, спать и видеть, спать и видеть!..
Рано или поздно…
Вчера Токмарев пришел на Сибирскую относительно рано, засветло, — ушел относительно поздно, затемно.
Наблюдатель наверняка засек воина (высокие ботинки, бушлат, короткая стрижка) на входе:
— Он?
— Откуда знаю?! Похоже.
— Он, он! Звони давай! Звони, ну! Сколько можно здесь сидеть!
— Сам звони!
— Ладно. Дай сюда! — и на «трубку» главному: — Он!
— Точно?
— Точно! Бушлат, ботинки, волос короткий. Сразу видно, да! В ту квартиру пришел! Присылай!
Наблюдатель, вероятно, профукал Токмарева на выходе. И темно, и отвлекся на минуточку — малую нужду справить на корточках, в холодильнике пошуровать чего съедобного, тому же главному доложиться, в конце концов. Недооценивать детей гор не стоит: мол, и дикий же народ! Но и переоценивать — тоже: мол, железная дисциплина, фанатичный блеск, спят и видят! Когда они спят, они не видят.
Присланные горцы-ликвидаторы закололи мальчонку Петю в качестве убийцы Марзабека, долгожданного капитана ОМОНа. А что? Короткая стрижка, тельник, амбал. Он! Молодым умрешь, свинья грязная! Глаза выколем, уши отрежем, самое дорогое вырвем! Будет знать!..
Не исключено, ошибка обнаружилась, стоило горцам-ликвидаторам доложиться главному об исполнении.
— Молодым умрешь, сказали? Насколько молодым?
— Совсем молодым!
— Ай-йя! Не он!
— Почему? Он что, старик?
— Не старик. Но не совсем молодой. Вы его, что, сразу?..
— С одного удара! Не пикнул! Моргнуть не успел!
— Точно не он.
— Вах!
— Сунь в жопу свой «вах», тупой! Он пятерых в Доькар-Оьла положил голыми руками. Предупреждал тебя, тупой! А вы мне: с одного удара!
— Слушай, я тоже умею…
— Что ты умеешь, тупой?! Умеешь — бегом в другой, второй, адрес! Смотреть внимательно! Он туда должен… В лифт положишь. И жди, когда он зайдет. Понял?
— Зачем? Позвоню, откроют и — с одного удара!
— Ай-йя! Тупой! Делай, как говорю! Понял?!
— Да.
— Все. Сразу звони.
— Когда?
— Тогда, тупой! Сразу позвонил и сразу смылся, понял?!
— Понял, да! Понял! Что я, тупой?!
Не без того, не без того. Исполнитель и не должен быть самого острого ума. Функция — исполнять.
Думать положено главному. А главный сидит себе где-нибудь в Питере за сотню километров (ну не в режимном Бору же!) и зубами скрежещет: тупой, еще тупее! лучше бы он сам там был! сделал бы все по уму! Рад бы в Бор, да грехи не пускают — нынешние, и присные, и вековечные.
А исполнитель опять напортачит, урус уцелеет, что тогда?!
Тогда урус осторожным станет, к своим обратится, к ментам. И те пройдутся частыми граблями — по Питеру тоже. Главному это надо? Не надо.
Труп совсем молодого бычка на Сибирской с натяжкой, но списывается на бандитские разборки между своими, между русскими. А трупы на Новой Земле (два женских, один мужской! Цель — мужской, но без двух женских не обойтись… свидетели…) — слишком громко. Взрыв в лифте — еще громче, но то пустой звук — с натяжкой, но списывается на детей-хулиганов.
Короче, «в лифт положишь и жди, когда он зайдет».
Изящной комбинацию все равно не назовешь, да уж какая есть… На ходу вынуждают планы менять — урус вынуждает, исполнители вынуждают, обстоятельства вынуждают. А он, главный, сиди за тридевять земель и думай!
Вот те нате! Оп-пять промазали! Взрыв есть, жертв нет.
Что ты будешь с ними делать!..
И с собой…
И с капитаном-урусом…
С капитаном-урусом — делать все то же, до победного конца. Но погодя, чуть погодя (опять, ай-йя, погодя!)…
…ибо с ними, с исполнителями, равно как и с собой, с главным, остается делать единственно разумное в предложенных обстоятельствах — временно затихариться.
Как завещал великий Дадудадуев, как учит ичкерийская практика: удар — отход! удар — отход! удар — отход!
Такая мысленная мозаика…
Токмарев смеет предположить
