бед и радостей в биографиях великого героя Поднебесной.
В середине декабря в усадьбу приехал отряд солдат, чтобы, по приказу Сян Юя, отвезти Юй Ваньсин к нему в Пэнчэн.
Это означало, что войска уже отозваны с севера. Разбитые войска Чу отходили вглубь царства, в то время как армия Циня, отправилась дальше на север усмирять Вэй и Чжао. Очевидно, радости новой столицы быстро надоели Сян Юю.
Бай Юй смотрела на Юй Ваньсин, которая, легкая, как птица, летела из двора, в последний раз помахав подруге рукой.
Бархатный васильковый цюйцзю пао, в цвет ее неземных персидских глаз, и накидка из пушистого песцового меха делали Ваньсин-цзецзе похожей на небожительницу. Зимнее солнце окружало ее бледным платиновым светом и отражалось от белого серебристого меха, так словно Юй Ваньсин сама сияла и лучилась счастьем от скорой встречи с господином.
У него были конь Пегий и красавица Юй, которую он везде возил с собой…
Бай Юй улыбнулась сестре на прощание.
Печаль была в ее улыбке, ей не хотелось расставаться с Ваньсин-цзезе. Неизвестно, увидит ли она ее снова…
Бай Юй осталась одна с Ли Лэ в своем холодном дворе.
Сян Чжуан, Хань Синь, даже многие слуги, — все ушли с войсками. Цуо Су тоже появлялся редко, он был всегда занят, и не факт, что делами поместья Сян.
Бай Юй чувствовала себя ласточкой, отставшей от стаи, брошенной зимовать в холодном краю и сиротливо жмущейся под чужую крышу, чтобы согреться.
Однажды поздним вечером, когда снег падал мокрыми хлопьями, Бай Юй подняла голову от книги и прислушалась.
— Тын, тын, тын…
Странный дребезжащий звук доносился из-за стены.
— Тын, тын, тын… Тын, тын, тын…
Бай Юй снова уткнулась носом в книгу, но звук мешал сосредоточиться.
Она накинула пелерину из лисьих шкурок и вышла на улицу. На улице все было тихо, только бесшумно, как во сне, летели белые перья и липли к ветвям. Кусты клонились к земле под их тяжестью.
Бай Юй огляделась.
Все спокойно.
— Тын, тын, тын… — из соседней комнаты!
Бай Юй толкнула дощатую дверь. Ее глазам предстал молодой господин Цянь, который слегка светясь призрачным светом, уныло висел в воздухе и дергал шпенек у поломанных деревянных граблей. Невозможно было представить картину печальнее.
— Цянь-гунцзы, — позвала его Бай Юй, исполнившись сочувствия.
Цянь-гунцзы посмотрел на нее, помедлил три секунды, но потом задрал свой длинный нос и гордо уплыл сквозь стену.
И пропал.
Бай Юй звала его, но он не откликнулся.
Тихие дни сменяли друг друга.
Бай Юй пыталась научиться вышивать и успела уже изобразить дюжину лунных зайцев, один гаже другого. Зато, если посмотреть издали, дизайн был точь-в-точь, как на пижамке маленького племянника Чан ЯньЮаня. Бай Юй почесала в затылке, взяла оранжевые нитки и сделала каждому зайчику по морковке. Все равно, ее изделие не годилось в подарок господину.
Бедный генерал Сян, останется без такого красивого наплечника для стрельбы из лука.
Бай Юй ухмыльнулась.
Морковки все получились гнутые, как будто каждый заяц держал в лапе пистолет.
Она охотнее резала по дереву — может быть, потому что это напоминало ей о Сян Ляне. В《Наставлениях о небесных талисманах и амулетах》из собрания семьи Бай было много интересных идей.
Любимым мифологическим героем Бай Юй был повелитель демонов Чжун Куэй. В детстве она обожала разглядывать иллюстрации Гу Бинсиня, на которых Чжун Куэй был не всегда трезвым, лукавым бородатым мужиком, совсем не страшным. Еще больше она обожала слушать папины сказки про то, как Чжун Куэй ловил непослушных демонов, вырывал им глаза и сжирал сырыми! Папа Бай пугал маленькую Бай Юй, что Чжун Куэй приходит по ночам за плохими девочками, поэтому она пряталась под одеялом и караулила, но владыка демонов так и не пришел. К ее большому разочарованию.
Она хотела вырезать амулет с Чжун Куэем и летучими мышами*[114]. Испортив несколько деревянных дощечек, она поняла, что ей нужны стамески поменьше, а еще — специальные иглы для выжигания и резьбы.
Бай Юй задумалась.
Со старым Суэем тоже неплохо было бы побеседовать…
Еще до отъезда Юй Ваньсин в Пэнчэн, Бай Юй пыталась подговорить ее съездить в кузницу, но вдруг оказалось, что они не могут никуда поехать. Управляющий У ввел запрет на выезд из усадьбы, потому что в пригороде Учжуна в семьях пропали две дочери пятнадцати и двадцати двух лет, и девочка-служанка. Управляющий У уперся и не хотел ничего слушать — хотя ему и не хотелось спорить с генеральскими наложницами, но еще больше ему не хотелось, чтобы с ними что-нибудь случилось, и молодой генерал Сян потом обвинил его!
— Хмм… — пробормотала Бай Юй.
— Ли Лэ, пойди, найди Цуо Су, — решительно сказала она.
–
*[112] 月兔 ("юэ ту") — лунный заяц, сидит на луне и толчет в ступке лекарство для бессмертия
*[113] 有勇有谋 (букв. "имеешь храбрость, имеешь план")
*[114] Чжун Куэй по традиции изображается с летучими мышами, летающими вверх тормашками, что означает пожелание счастья, т. к. 蝠 ("фу") "летучая мышь" звучит так же, как 福 ("фу") "счастье", а 倒 ("дао") "вверх ногами" звучит так же, как 到 ("дао") "прибывать". То есть летучая мышь кверху задницей означает 福到了 — "вам прибыло счастье".
–
❀ Благодетели, ставьте лайки, это полезно для кармы! ❀
ГЛАВА 41. С помощью старого пердуна Суэя секретная операция Бай Юй проходила с блеском
— Я не смогу залезть? — спросила Бай Юй, делая большое ударение на слове "я". — Я забиралась на Богду. Восемь тысяч метров и три метра — ты разницу улавливаешь?
— Лезь тогда давай… альпинистка, — сказала Цуо Су. — Хватит трепаться.
Полчаса назад, дождавшись, когда Ли Лэ начала храпеть на сундуке безмятежным детским храпом, Бай Юй переоделась в одежду слуги, которую Цуо Су добыл для нее.
Все думают, она давно спит. Кто будет проверять? До усадьбы Суэев было три или четыре ли, они дойдут за полчаса. Через час будут дома, и все дела.
Бай Юй удивлялась, почему она раньше не додумалась до такого простого дела.
Бай Юй задрала голову и посмотрела на стену.
За стеной месяц сиял и манил на свободу.
— Мне надо встать ногами тебе на плечи, — сказала Бай Юй.
Они с Чан ЯньЮанем проделывали такое сто тысяч раз, когда он подсаживал ее на скальный выступ, чтобы закрепить веревку. Бай Юй ставила одну ступню Чан ЯньЮаню на колено, согнутое в упоре, а дальше он подтягивал ее обеими руками, и — хопа! —
