Как же не сорваться, коли новые и богатые прииски открылись! Здесь и вербовать никого не нужно, бросятся сломя голову, успевай сортировать.
— Надо бы по возвращении в Иркутск направить людей своих по неким губерниям для вербовки, народ нужен нам не избалованный, из крестьянской среды. Те и нуждой по горло сыты, и трудом не подведут.
— Непременно так и поступим, непременно, — согласился Рачковский и сменил тему: — Как же вы, Кондрат Петрович, свой прииск назовёте, каким именем нарекать станете?
— Не задумывался.
— А следовало бы, следовало. К моему рассуждению мысль меня озарила: будучи год назад в Санкт-Петербурге, посетил я церковь Вознесения Господня. Удивительное рукотворное строение, из камня выложено, заходил, молился, впечатляет. А сейчас беседу ведём, и храм этот вспомнил, к чему бы всплыть ему в памяти? Так оно само подсказало, назову прииск свой — Вознесенским. Прииск Вознесенский! Звучит?!
— Похвально, истинно олицетворение святости.
— Вознесенский прииск, — повторил Рачковский. — Думаю, греметь ему предстоит долгие годы, разрастаться и укрепляться.
— Господь нас привёл к местам здешним, а посему и мне надо бы имя его применить. Если касаемо церквей, так бывал и не раз в Туле я по делам торговым, так в городе имеется старорусский храм во имя Образа Спасителя, построенный силами жителей. Прихожане называют его ещё как Спас на горе.
— Почему Спас на горе, чем объясняют? — заинтересовался Рачковский.
— Вот и я вопросом тогда задался, спросил, пояснили: помните страшный мор с эпидемией чумы, сколь десятков лет минуло, а из памяти людской не смыло беду. Территория кладбищенская в то время быстро заполнялась, что вынуждало ушедших в мир иной туляков хоронить на полях, за городом, мест не хватало, так далее усопших хоронили на песчаной горе между Большими и Малыми Гончарами. Здесь-то и воздвигли вначале деревянную церковь, а через десять лет каменную возвели. День и нощно молились туляки, пока Всевышний не услышал их, внял горю людскому, ушла напасть. По сей день и стоит храм Образа Спасителя. Так в честь Спасителя и прииск не грешно с таким названием обозначить. Прииск Спасский, мне и надлежит вывеску закрепить, коль уму приглянулось. Глядишь, и на прииске будущем Спаситель отведёт недобрые замыслы чьи и сохранит дела наши, обережёт от несчастий всяческих.
— Благородное название, пусть дойдут слова ваши, Кондрат Петрович, до Бога, пусть услышит сказанное. — Рачковский перекрестился и сделал наклон туловищем в сторону востока.
Рачковский и Трубников с разговорами не заметили, что все уже угомонились и отошли к отдыху. Не спал лишь Севастьян, он то и дело поддерживал огонь, временами прислушивался к беседе купца с советником, а глянув в небо, к ним обратился:
— Вы б, ваше сиятельство, откушали как следует и на покой шли, рассвет из-за гор скоро явится, а вы глаз не сомкнули.
— И то правда, — встрепенулся Трубников. — Засиделись мы с вами, Кузьма Гаврилович, увлеклись.
— Да уж, да уж, завлекла беседа нас, завлекла.
Наспех отужинав, улеглись спать…
Чуть задребезжавший рассвет поднял людей на ноги.
Как и было решено, Рачковский и Трубников распорядились заняться заготовкой столбов, изготовлять посоветовали в местах их установки, кои уже были определены в ходе опробования пород. Поручено было и заблаговременно копать ямы под их установку. Работа трудоёмкая, но требовала обязательного исполнения.
Обсудив с членами отрядов детали предстоящего дня, Кондрат Петрович и Кузьма Гаврилович дали знать Севастьяну: пора трогать до стойбища тунгусов.
Глава 16
Олени шли с лёгкостью, хотя и несли на себе людей. Трое всадников цепочкой один за другим продвигались по долине вдоль речки Кадали-Макит. Была заметна наезженная тропа, и не составляло труда ехать свободно, особо не цепляя ветки деревьев. Сколько прошло дней, как этой тропой Хоньикан провожал Севастьяна до русла Хомолхо. «Интересно, в стойбище или ушёл на Жую, хотелось бы встретиться…» — подумалось Севастьяну.
Отмахав около пяти вёрст, ездоки впереди увидели дым костра, послышался лай собак. Приблизились, и собаки куда настойчивей взялись заем, не злобно, но давая понять, кто здесь хозяин. Несколько чумов стояли средь леса, под навесом стоймя установлены нарты, их было несколько, видать, приводили таёжные сани в порядок буквально недавно, об этом свидетельствовала лежавшая на земле свежая ошкуренная береста и струганая берёзовая щепа, да и сами поверхности некоторых деталей нарт во многих местах выглядели свежестругаными. А посему значит, тунгусы заблаговременно готовили свой инвентарь к предстоящей зиме, и догадаться было не трудно — несомненно, собрались ныне сняться с обжитого места и перекочевать на Жую, как и судачил Хоньикан.
Приблизившись к чумам, спешились, тут же прибывших окружила группа тунгусов. Признав Севастьяна, заулыбались.
— Здравствуйте, миряне таёжные, — первым приветствовал тунгусов Рачковский.
Поздоровались и Трубников и Севастьян. Гостей пригласили с дороги поесть и испить чаю. Гостеприимство было принято, да и за чаем куда проще вести переговоры, решать столь неординарные вопросы.
Староста Арсений Комякин оказался человеком осторожным, присматривался к гостям, хотел прочесть на их лицах настроение, понять цель визита. Отличался он от своих сородичей сдержанностью и неспешностью, речь клал на русском языке, будто это его родной, не коверкая слова и с правильным произношением. То, что прибывшие люди пришли в тайгу и находятся в её власти не первый день, староста уловил сразу — не та видна усталость. Хотя утомлённость всё же была, но она скрывалась за успехами открытого месторождения золота, о чём ещё не знали обитатели стойбища. Комякин не торопил время, ждал, что скажут гости. Молчание прервал Севастьян:
— Со дня, как мы с Хоньиканом расстались, прошёл почти месяц, он мне сказал, что стойбище намерено перебраться на речку Жую, а вы останетесь здесь до глубокой осени.
— Правду сказал Хоньикан, ушли они, и с Максимовки ушли, пять семей здесь осталось, с первыми заморозками и ледоставом и мы снимемся, на новые угодья пойдём, на лучшие пастбища, оленя много, и корма надо много. На два-три года оставим Кадали-Макит, далее устье Хомолхо и Жую обживать хотим, эти земли тоже наши.
— А что так решили? — спросил Трубников.
— Там соболь добрый, речки богатые, зверя много, сбывать пушнину, рыбу и мясо ближе до Олёкминска будет, нежели несколько дней ходу от Кадали-Макита и верховья Хомолхо, зимой по речкам везти можно. — Староста глянул на Рачковского и Трубникова. — А вас что занесло в места глухие, неуж любопытство какое? Там, — староста махнул рукой на запад, — больше тунгусов нет, пройди все перевалы, ни одной души не встретите. Однако знаю, и за хребтами урочища тоже богатые, но всю тайгу не объехать, на то много жизней надо, да и ни к чему они нам, здешних земель хватает.
— Да нет, мы до
