— Поломанная кость, — сказала целительница.
Я вздрогнул от неожиданности.
— Одна поломанная, вторая треснула. Оно и само зарастет, если не трогать да рукой не махать.
— Побыстрее надо, — вмешался Альрик.
— Есть способ и быстрее…
Хёвдинг положил на стол полновесную марку серебра. Орсова женщина глянула и вышла из дома. Вернулась с крупной темной костью и сказала Альрику:
— Разруби-ка на две части. Лучше поровну.
Беззащитный снял детишек с лавки, положил туда кость, примерился мечом.
— Нет. Дай-ка свой топор. Им сподручнее будет.
Я протянул ему оружие, и он с одного удара расщепил кость пополам. Внутри я увидел темную, почти черную блестящую гущу.
Целительница тем временем обмазала всю руку от плеча до пальцев мазью, обмотала ее тряпкой, затем приложила половинки кости с двух сторон и обмотала еще одним слоем так, что я теперь не мог согнуть руку ни в локте, ни в запястье.
— Ты рукой особенно не маши. Пусть отдыхает да срастается.
Я прислушивался к разгорающемуся пожару внутри руки. Казалось, будто у меня кожа изнутри чешется.
— Это кость не простая, а твариная, хоть силой та тварь не особо вышла. Мазь всю крепость из твариной кости будет вытягивать и в твою вливать. Если пять дней выдержишь и не снимешь повязки, станут твои кости крепче прежнего. И смотри не намочи повязку. Лучше под плащом держи или кожаный мешок сверху натяни.
— Значит, через пять дней можно снимать? — уточнил Альрик.
— Да, через пять дней. Не раньше. Сами увидите, твариная кость посветлеет и гуща вся уйдет.
— А вреда потом не будет? Он сможет расти в рунах? Стать хельтом?
Я испуганно вскинулся. Что за вопросы? Неужто и так может случиться? Я и с поломанной рукой походить могу.
— Сможет, — засмеялась целительница. — А сердце твариное еще лучше уляжется. Я уже десять лет лечу. И карлов исцеляла, и хускарлов, и хельтов тоже. Не боись, хускарл. Будет твой воин крепче прежнего.
Качнувшись, я встал на ноги. Несгибающаяся левая рука мешала двигаться, как прежде. Даже во время такого простого движения она врезалась в стол и смахнула одного ребенка с лавки. Боль, которая была до лечения, нынче казалась желанной, так как и кожа, и кость, и мясо полыхали огнем, особенно там, где твариное прилегало к телу. Или это горело от мази?
Я с подозрением глянул на орсову женщину. Уж не мать ли она Скирикра? А может, она родственница одного из тех трех парней, с которыми я подрался в Фискехале? Может, она решила меня убить?
— А с кровью что делать будешь?
Голос Альрика доносился как будто издалека. Детишки, лишившись развлечения, тоже раскричались, но и их я слышал размыто.
— Хочешь, тебе отдам. Можно пожертвовать ее одному из богов. А хочешь, оставь. Есть смеси и зелья, которые на крови делаются, так и мне подспорье бы было.
Слова все были знакомы, а понимать их я почему-то разучился.
— Заберу с собой. И плошку тоже. Где тут ближайшее подворье Фомрира?
— Как знаешь. Фомриров двор, как и Скириров, — возле дома конунга. Недалече от Красной площади.
— Спасибо тебе, дочь Орсы.
Он взял меня за локоть здоровой руки и поволок к выходу, где я не сразу вошел в дверной проем. Крепко треснувшись лбом, я сумел-таки протиснуться наружу.
Как Беззащитный дотащил меня до судна, я не помнил. В памяти только и остался удивленный возглас Арне Кормчего:
— Это где он так нализаться успел?
Очнулся я, когда вздумал перелечь на другой бок и навалился на больную руку. Поднял голову и увидел, что лежу в тени бочки, сверху надувается парус, и Волчара куда-то мчит по реке.
— О, Кай Костяная рука проснулся, — приветствовал меня Видарссон.
— Я тебе и одной рукой навалять могу, — вяло огрызнулся я.
— Болит? — кивнул на обмотки Тулле.
— Не особо.
Я прислушался. Вчерашний пожар, если лечение было вчера, утих до тлеющих углей: ноет, но терпимо. Твариная кость никак себя не казала. Наверное, это мазь была такой едучей, а за ночь впиталась и успокоилась.
— Я кровь Фомриру отдал, чтобы на шестой руне хороший дар тебе сделал, — сказал Альрик у меня за спиной.
— Кровь?
— Да, от лекарки. С женщиной пока не вышло, но Херлиф обещал, что будет тебе бриттка.
— Херлиф?
Какой еще в Бездну Херлиф и почему он занимается женщинами? И при чем тут вообще бриттка?
И тут я понял, при чем тут бриттка.
Ульверы расселись-разлеглись на палубе и, как брехливые псы, скалили зубы. Альрик, хёвдинг наш бессменный, видать, растрепал всё. Сволочь.
— Херлиф, твой новобранец, — и указал на хускарла, пришедшего с Плосконосым. — Мы к дому его отца идем.
Понемногу я разобрался, что ульверы погостят у Арвида, отца Херлифа до тех пор, пока я не вылечу руку, ведь у Арвида такой большой дом и такое вкусное пиво. Заодно там Альрик поймает медведя, ведь у Арвида такие отличные охотничьи собаки. Заодно дадут мне женщину, а если я захочу, так и не одну, ведь у Арвида такие красивые бриттки.
Что ж, проверим, что это за великолепный Арвид такой!
Сам же Херлиф радовался, что сможет навестить семью, показать нам свое гостеприимство, а отцу — собратьев-хирдманов.
Пришлось изрядно попетлять по узким притокам, ульверы не раз брались за весла, и спустя день мы спрятали Волчару под раскидистыми ивами, оставили двоих, пообещав сменить их наутро, и двинули к владениям славного Арвида.
Перевалив через холмы, мы увидели славную деревеньку дворов эдак в тридцать. Дома что издали, что вблизи казались чистенькими, выбеленными и аккуратными, крыши блестели свежей соломой, даже свиньи выглядели упитанными. Собак в деревне я не заметил. Как и людей. Ни ребенка, ни женщины, ни старика полудохлого. Пусто!
— Отец, наверное, всех на ближнем поле собрал, — пояснил Херлиф, ничуть не удивившись безлюдию.
В стороне от деревни за небольшой рощицей раскинулся двор хозяина. И там тоже все было идеально: и частокол без единого покосившегося ствола, и человек в доспехе и с мечом, который, увидев сына Арвида, радостно обнял того, но ворота открывать не спешил.
— На ближнем поле он, да! — подтвердил он догадку Херлифа. — Веди гостей туда, он рад будет.
Обогнув двор, мы наконец нашли всех людей. Бритты столпились на краю поля, из-за их спин и голов не видно было, на что они смотрят. Тут были и дети, вплоть до сосунков, и старухи, и женщины, и мужики, — все.
Херлиф прошел мимо них сразу к отцу, который восседал на широкой лавке один, а за ним стояли прочие родственники Херлифа. Тоже немало. Два десятка точно было.
