Жрец отложил нож и кость, не глядя снял мешочек со стены, опустил туда руку и резким движением швырнул руны перед собой. Быстрый взгляд.
— Мертв твой человек. В ту же ночь умер. Тело его сожрали болотные твари, растерзали на косточки, и даже дерьмо, которое вышло из тех тварей, сожрано.
— Как уговорить Нарла забрать его душу?
Мамиров жрец еще раз взглянул на руны.
— На болото Нарлу хода нет. Болото — это не китовое пристанище[3] и не дом форелей[4], морской зверь[5] туда не проберется, даже если это конь Нарла. Надо просить другого рунохранителя[6].
— Кого?
— Держатель рогатины[7] может помочь. Если захочет.
— Как его уговорить?
С Альрика и с меня на пол текли целые лужи воды, но жрец будто и не замечал того.
— Есть ли у тебя вещь человека, бывшая на нем в ту ночь?
— Да.
Я бы сказал, что это всего лишь фибула, но Альрик не стал уточнять.
— Нужно тебе изловить погубителя меда[8], привести его на то же место, ударить кнутом битвы[9], но не до смерти, вложить в дом крови[10] оставшуюся память. Потом отрубить зверю голову. Ночь охранять зверя от болотных тварей, не давать им урвать ни кусочка. И тогда с первым лучом придет бог-охотник и заберет душу твоего человека.
— Могу ли я взять кого-то еще с собой?
— На место погибели — одного! Но только из тех мужей, что были с тобой рядом в ту ночь. И он не должен касаться волка пчел[11]. То ты сам должен исполнить.
— Сколько дней у меня есть?
— Сколько фаланг отдал Мамир, столько ночей душа держится возле места погибели[12].
И Альрик поклонился жрецу. Я последовал его примеру. Перед мудростью, силой и богами не зазорно склонить голову. Снял хёвдинг серебряный браслет с руки и положил перед устами Мамира[13]. И когда жрец протянул за ним руку, я увидел, что на его правой руке нет двух пальцев: среднего и мизинца, срублены под корень. Значит, шести фаланг у него не было только на одной руке!
Глава 10
В город мы возвращались молча. Альрик так сильно переживал за посмертие Халле, что даже я проникся, хотя погибнуть от когтей и зубов тварей — не самое страшное, что может случиться. Это ж не живьем быть закопанным. Согласно моим представлением Хунор и так должен позаботиться о Рыбаке. Или Фомрир, ведь сражение с тварями по его части. Но мамирову жрецу, конечно, виднее и, если Рыбаку нужен обряд, мы его проведем.
Я тоже чувствовал ответственность, ведь с Види познакомился я. Если бы не его наводка на болото, мы пошли бы снова ловить тварей на море. Хотя и это — не самое безопасное для Рыбака дело.
— Что ты видел? — вдруг спросил Альрик.
— Что? — не понял я.
— Что ты видел на болотах? Как на тебя действовал дурман?
— Ну это… тени всякие, — запинаясь, сказал я. — Будто следит за тобой кто-то. Тяжесть в груди.
— Какие именно тени? Ты кого-то видел?
Да чего он докапывается? Сказал же: тени.
— Ну, вроде как мелькает что-то. И прибить хочет.
Хёвдинг остановился, тяжело вздохнул.
— Вот что, сын Эрлинга. Ты ходишь со мной уже два года, я тебя знаю как облупленного. Слышу, что скрываешь что-то, — он посмотрел мне в глаза. — Мне нужен надежный спутник. Хускарлов я взять не могу, так как их там не было. Среди ульверов вы с Тулле самые сильные, но в прошлый раз Тулле сорвался. Я не могу рисковать посмертием Халле. Если мне придется биться и с тварями, и с Тулле, я могу не справиться. Потому мне нужно знать, что ты видел. Будешь помехой или подспорьем? Если не скажешь, лучше тогда один пойду.
— Ладно, — сдался я. — Бабу я там увидел. Голую.
— Что? — Альрик не поверил своим ушам.
— Будто бриттка вышла в чем мать родила. И будто я ее поимел, — с трудом выдавил я.
Беззащитный ржал, как конь. И ржал, как по мне, слишком долго.
— Годится, — сказал он, утирая слезы. — Если увижу, что снимаешь штаны, влуплю. Главное, чтоб кого другого по ошибке не поимел.
— Да у меня просто женщины давно не было. С самого острова! — оправдывался я. — У бонда не успел, в Сторборге — сам знаешь, как сложилось. Тут не только на болоте бабы будут мерещиться.
Альрик все еще смеялся.
— Уговорил, твариный сын! Будет тебе женщина. Чтоб натрахался перед болотом до выжатых яйц и звона в ушах.
— Руку только надо подлечить.
Мы отыскали дом целительницы. Крепкая трехрунная женщина долго мяла мою больную руку под визги пятерых или шестерых детишек всех возрастов и полов. Они шныряли повсюду, трогали мой топор, тянули ручонки к мокрой бороде Альрика, дергали мать за подол, но та не обращала на них внимания и исследовала мои кости.
— Нет, так не пойму, — наконец сказала она. — Слишком опухло. Надо пустить кровь.
Так и не отцепив ребенка от юбки, она поднялась, принесла глубокую плошку, нож, тряпки, задержала мою руку над плошкой и резанула прямо по красному синяку. Из раны потекла кровь. И враз детишки замолкли, уставившись на рану. Я даже подумал, а точно ли надо было резать? Или она это сделала, чтоб ненадолго побыть в тишине? Но опухоль и впрямь спадала на глазах, и вскоре рука стала обычной толщины.
Тогда целительница еще раз промяла руку, покивала самой себе, сказала:
— Держи пока над плошкой.
А сама занялась приготовлением мази.
Кровь уже не лилась ручьем, а капала в миску. И малыши следили за каждой каплей, ради чего вскарабкались на лавки и даже на стол. Хорошо хоть руками не лезли да в рот не совали, иначе б я ненароком и врезать мог.
