Выдал каждому по несколько монет, но только я хотел двинуть в город, как он меня остановил:
— Ни на шаг от меня не отходи! Все время будь здесь, — и похлопал себя по левому плечу.
Я возражать не стал. Сам виноват. В первый раз я сдержался, и хирд получил трех хускарлов, во второй — вспылил, и хирд едва не обрел нового врага. Надо быть хладнокровнее. Но как не разозлиться, когда богатый высокорунный сынок начинает поучать тебя жизни через губу? Плосконосый просто задирался, как мы задирались еще мальчишками в Сторбаше, к такому я привык. А к наглому высокомерию — пока нет.
Стоило нам сойти к судна, как Види тут же подбежал к Альрику.
— С удачной охотой! Видел, как вы прошли мимо сразу к рунному дому. Ну, думаю, значит, поймали чего, — хускарл улыбался и потирал руки.
Мне он стал противен. Какой он воин? Торгаш!
— Скажи, нет ли у тебя какой скрытой обиды ко мне или моему хирду? — вдруг спросил Альрик. — Может, Кай тебя чем оскорбил?
— Нет, — оторопел Види. — Какая обида? И Кай отличный парень, элем угостил, мысли правильные в голове держит.
— Значит, нет обиды? — еще раз уточнил Беззащитный.
— Вот если обмануть решите с платой, тогда обида будет, а пока нет обид.
— Тогда почему отправил нас на болото, где болотный ярл людей травит? Или не видел, что у меня хирд из одних карлов? Почему не сказал, что дурман там?
Види растерялся.
— Так ведь… Не знал я. Сам-то я там уже хускарлом побывал. Никто не потравился. А у вас что?
— Хирдман погиб. Под чарами в самую трясину ушел. Как думаешь, стоят ли три мшины жизни моего хирдмана?
— А я и гляжу, того в железе не видать. Значит, он и сгинул?
— Да, — не моргнув глазом, соврал Альрик. — И вся твоя доля теперь пойдет жрецу мамирову. Нет ли у тебя теперь обид на меня или хирд?
— Нет, — ответил сникший Види.
Альрик спросил дорогу к лучшему жрецу, дал все же хускарлу одну монету и пошел в город.
Вслед Види крикнул:
— Здесь карлы в хирд не лезут!
Хёвдинг шел быстро, расталкивая нерасторопных рабов. Когда узкую дорогу перегородила повозка, полностью заваленная тростником, и трэли никак не могли протащить ее вперед, Альрик взял и перевернул повозку на бок, перескочил через колеса и, не оглядываясь, пошел дальше.
А вот и каменный сольхус, где я порубил их солнце.
— Альрик, я зайду ненадолго…
Он обернулся ко мне с белыми от злости глазами и прошипел:
— За моим плечом!
Закончились бриттские дома, пошли нордские. На одном из домов я приметил пучок трав с желтыми цветами, то знак орсовой женщины, целительницы. Рука болела все сильнее, да и опухла изрядно: рукав рубахи вот-вот треснет.
Я не решился говорить что-то хёвдингу, похлопал его по плечу, указал на дом и поднял больную руку.
— Потом, — только и ответил он.
Медленно начал накрапывать дождик, плащи мы с собой не взяли. Вскоре меня начал бить озноб, будто я не почти что хускарл, а жалкий трэль, а хёвдинг все шел и шел. Уже и дома остались позади, вокруг расстелились поля, как всегда неприглядные после уборки урожая, с размякшей от мороси дорогой.
Но я уже видел, куда мы идем. В рощице за полями виднелось странное сооружение вроде высокого шалаша, чья макушка торчала над деревьями. Вился белый дымок, но не из шалаша, а сбоку от него.
Жрецы Мамира не любили селиться рядом с людьми. Сторбашевский Эмануэль жил в горах, и не каждый мог добраться до его хибары. Сторборгский жрец сделал проще и перенес жилье за город. Хоть в гору тащиться не пришлось.
Дождь усиливался, и вскоре за его струями я не мог различить ни дыма, ни шалаша, ни даже самой рощи. На утоптанную дорогу с полей текли не только потоки воды, но и грязи. На башмаки налипло столько земли, что, казалось, я поднимал не только ногу, а еще и изрядный кусок дороги. Альрик целеустремленно шел вперед, не оглядываясь, хотя мокрая одежда облепила его тощее тело, а пышные волосы превратились в жалкие сосульки.
Мы уже должны были пройти поля, но они все тянулись и тянулись бесконечными серыми лентами. Меня трясло от холода, зуб не попадал на зуб, безднова рука из-за ледяного дождя болела не так сильно, зато ныла беспрестанно.
Внезапно Альрик обернулся, схватил меня за грудки и грозно прошептал:
— Ты хочешь помочь Халле или нет?
— Да! — выпалил я.
— Так шевели ногами! И думай о том жреце! Мы должны до него дойти.
Я подтянул поломанную руку к шее, вцепился ее пальцами в ворот рубахи, так она почему-то болела меньше, и попер за хёвдингом, разбрызгивая грязь и текущие рекой сопли.
И через пару сотен шагов как будто из ниоткуда перед нами вырос тот самый шалаш, высотой как две мачты, сплетенный из бревен, веток, костей, ремней из шкур и прочего хлама. Я глазел на стены, пытаясь сообразить, где жрец нашел такие кривые деревья. Может, сам их вырастил? Входа в шалаш не было. Мы обошли его трижды. Я хотел было подергать за ветки в некоторых сомнительных местах, да Альрик запретил.
Дождь затих, и я снова мог разглядеть дома Сторборга. Не так далеко они и были, мы явно шли дольше.
— Входите, — за спиной раздался хриплый каркающий мужской голос.
Я подпрыгнул на месте. В стене шалаша появился небольшой проход, и вслед за Альриком я занырнул внутрь.
И снова темнота, черная, тягучая. Как будто снаружи и не день вовсе.
Искра. Еще одна. Заполыхал огонек в масляной лампе, освещая дом жреца.
Если б на моем месте была впечатлительная девка, то она, несомненно, завизжала бы со страху. Со стен, изнутри обшитых разными шкурами, и не все они были с шерстью, на нас смотрели черепа птиц и змеиные скелетики. Посередине дома стоял большой старый котел. А сам жрец сидел в стороне и вырезал что-то из кости.
Первым делом, я принялся разглядывать его пальцы. Сколько их там? Сильнее ли он, чем наш Эмануэль? У растрандского вообще левой кисти не было. Если он откромсал себе только полмизинца, то пусть хоть человечьими черепами обвешивается, не будет такому жрецу доверия. Но в полумраке я никак не мог сосчитать, что у него там было. Да еще и эти движения ножа по кости…
— Говори, — прокаркал жрец.
— Мой хирдман пропал в болотах, — уверенно начал Альрик. — Хочу узнать, умер он или нет. И если умер, как сделать так, чтоб Нарл забрал его душу себе.
— Когда это было?
— Две ночи назад.
— Где?
— На болотах в вершине третьего притока слева.
— То старое болото, злобное. Давно туда не ходили крушители бранных рубашек[2].
