на лице Бет так, как это делаешь ты, должен быть довольно хорошим человеком.
Я искоса смотрю на бабушку Бет и с удивлением замечаю, что она слегка порозовела. Она наклоняет голову, смеясь, и говорит:
— Ох, Сирил, ты очарователен.
Сирил хихикает, похоже, довольный собой, но не слишком. Ей приятно, что в ее жизни есть что-то хорошее после стольких лет ухода за дедушкой с его слабоумием.
— Я собираюсь прогуляться с Джесс по аллее и купить мороженое. Ведь ты никогда не станешь слишком взрослым, чтобы есть мороженое со своей бабушкой, не так ли? — говорит она, сжимая мою руку. Я качаю головой. — Не хочешь присоединиться к нам?
— Мороженое в марте? — Сирил качает головой и притворно поеживается. На улице солнечно, но в воздухе все еще чувствуется явный холодок. Но мороженое на прогулке — это наше любимое блюдо, и мы всегда его ели, независимо от погоды. — Ни в коем случае. Уверен, что вам, двум девочкам, есть о чем поговорить, да и мне здесь есть чем заняться.
Клянусь, если бы в его глазах были мультяшные искорки, они бы появились. Бабушка буквально выскакивает из центра, опираясь на мою руку. Не могу не задаваться вопросом, буду ли я такой же бодрой, как она, в семьдесят девять.
Пока мы бродим по аллеям с рожками мороженого в руках, любуясь массовыми посадками нарциссов в огромных горшках у навесов, мне приходит в голову, что у бабушки более интересная личная жизнь, чем у меня. Кое-что из сказанного Софи на днях вспоминается мне — на днях в баре она указала, что мне нужно снова сесть в седло. Я сказала, что подумаю об этом. И пока я стою в очереди за мороженым, я так и делаю. Может быть, мне стоит сделать решительный шаг и попробовать снова начать отношения. Это не принесет никакого вреда, не так ли? Мы там наполовину заполнили профиль в «Тиндер». Может быть — агрх. Я морщусь. Я не могу смотреть на фотографии членов и бесконечный поток странных сообщений. Слышала так много страшных историй.
— На примете нет симпатичных молодых людей? — спрашивает бабуля, глядя на меня поверх очков. Как будто она может читать мои мысли.
Я качаю головой:
— Не-а.
— Твоя беда, милая, в том, что в тебе есть что-то от твоей матери.
Я отступаю назад, ошеломленная. Мама и я не могли бы быть более разными:
— Я? И мама?
— Вы обе старые романтики. Она всегда мечтала, что кто-нибудь придет и собьет ее с ног, заберет подальше от всего. Вот почему она пристрастилась к драматизму пребывания на сцене. И ты по-своему такая же — подсела на эти свои романтические фильмы.
Я смотрю на нее, чувствуя, как мои брови хмурятся в замешательстве.
— Не думаю, что я хоть чуть-чуть похожа на маму, — говорю я, затем откусываю еще немного мороженого и думаю о том, что она сказала. Мне больше нравится, когда мы с бабушкой говорим о повседневных вещах, когда она не заставляет меня сталкиваться с неприятной реальностью. Сегодня с нее как будто кто-то снял фильтр. Возможно, это дело возраста.
— Я определенно не хочу, чтобы кто-то сбивал меня с ног, — твердо говорю я. — Я на это более чем достаточно насмотрелись с мамой. Ее сбило с ног столько изворотливых мошенников, что я удивлена, что она вообще знает, в правильном ли направление идет или нет.
— Нет, но ты бы хотела жить долго и счастливо, не так ли?
На этом я немного ослабила бдительность.
— Немного, — соглашаюсь я.
— А как же тогда этот милый мальчик Алекс? Не могу не заметить, что ты проводишь с ним много времени.
— Как друзья, бабуль. Вот и все.
Она бросает на меня проницательный взгляд:
— Просто друзья?
— Определенно. Приятно, что кто-то показывает мне Лондон — вот и все.
— Хммм, — говорит она, а затем меняет тему таким образом, что становится ясно, что она мне ни на секунду не поверила.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Алекс
31 марта, Лондон
— Алекс, поставь чайник, ужасно хочется чашечку чая.
Я слышу, как Бекки зовет меня, хлопает дверью, стук ее сумки, полной бумаг, о комод, звяканье ключей, падающих в вазу, которую она держит рядом с полузасохшей геранью, которая стоит на подставке в прихожей.
Джесс вернулась с уик-энда в Борнмуте около часа назад. Я отсыпался после ночной смены, когда услышал, как она поднимается по лестнице, и звук включающегося душа. Приятно, что она вернулась. Не знаю почему, но мне нравится, когда все здесь. Наполняю чайник и ставлю его кипятиться, рассеянно снимая несколько тарелок с сушилки и ставя их на полку. Посудомоечная машина снова мигает — сегодня утром я вернулся домой в половине одиннадцатого и обнаружил, что она протекла серой водой по всему полу, я простоял около пяти ночной-смены-мышления минут, пытаясь решить, правильно ли будет: а) притвориться, что я ничего не видел, и оставить разбираться с ней кому-нибудь другому или б) выгрузить наполовину вымытую посуду и сложить ее стопкой у раковины. В конце концов, я довольно тяжело вздохнул и приступил к делу. Тем временем кто-то другой явно вымыл их и оставил сушиться — скорее всего, Роб. Он был сторонником чистоты на кухне.
Разобрав посуду и протерев поверхности, я сажусь за кухонный стол с парой тостов. Я настолько устал, что чувствую себя так, словно у меня смена часовых поясов, только без экзотического отпуска, который мог бы это продемонстрировать. А вместе с усталостью приходят все чувства, которые я пытаюсь подавить работой, тренажерным залом и всеми другими вещами, которые люди делают, чтобы справиться с эмоциональным дерьмом. Я чувствую себя немного дерьмово из-за того, что не смог сегодня вернуться в Кент на День матери, потому что вчера я работал в ночную смену, а на следующей неделе у меня задание, к которому я едва приступил, так что я потратил гораздо больше денег, чем мог себе позволить, отправив маме огромное букет цветов. А потом я отправился на пробежку, хотя был совершенно измотан. Немного помогло. Заметьте, не так сильно, как те восхитительные три часа сна, которые я только что проспал.
Конечно, теперь, когда папы нет, чувство вины усилилось. Моя старшая сестра Мел занимается финансами, и работает в Нью-Йорке в командировке, что является довольно разумным оправданием для того, чтобы не приезжать, но я чувствую себя немного дерьмово, находясь в часе езды на поезде и застряв здесь, в Лондоне, потому что мне нужно выполнить домашку и
