в императорском дворце должен был состояться праздничный пир, посвященный Турниру и его участникам, на который, разумеется, Кенджи и Макото уже получили приглашения. Рю предложил было воплотить их дерзкий план в тот же вечер, но Червь выступил решительно против. «Лезть туда без подготовки — чистой воды самоубийство, — твердил он, загибая пальцы и не обращая ни малейшего внимания на недовольную гримасу Рю. — Во-первых, мы знать не знаем, действительно ли сфера до сих пор хранится во дворце и если даже так, то где именно. Во-вторых, на каждой двери, отделяющей вас от хранилища, наверняка наложено столько защитных печатей и заклинаний, что обойти их будет само по себе непростой задачей. В-третьих, не стоит забывать о вымуштрованной страже, которая, не задумываясь, убьет на месте любого застуканного ею чужака вне зависимости от положения. В-четвертых…».
Рю держался довольно стойко и сломался лишь после девятого аргумента, пускай и нехотя, но признав правоту Червя. Предстоящая авантюра действительно была рискованной — и это еще очень мягко сказано — и, если их вдруг поймают за попыткой проникнуть в императорский кладезь, вряд ли кто-то даст наглецам шанс объясниться. Однако не успели они кое-как сойтись во мнении, как их тут же ждал новый виток спора, заключающийся в том, какую роль каждый из них будет играть в скором ограблении. Червь, правда, тактично называл их предприятие «приключением», но формулировка дела сути его не меняла.
После жарких прений они решили следующее: покуда Кенджи и Макото ведут себя на пиру ни в чем не бывало, смешавшись с остальными гостями — а между тем ищут малейшее слабое место в охране дворца — Червь продолжает искать сведения о сферах; заодно он пообещал подвергнуть монету всем возможным опытам и выяснить, наложены ли на ней какие-либо чары. Единственным оставшимся не у дел оказался Рю, так как, разумеется, пускать старика на праздник никто бы и не подумал, а его маскарад вряд ли бы смог сбить с толку зоркие глаза императорской гвардии. Рю наверняка был просто «счастлив» сидеть сложа руки, но он и виду не подал, заявив, что все равно собирался решить парочку личных дел, да и глазеть на парад «чванливых толстосумов» у него нет ни малейшего желания.
Договорившись, они разошлись и уже по дороге в поместье Змея Кенджи узнал от Макото, что на приеме ему — как и всем остальным участникам — придется не только демонстрировать свои манеры, но и поразить окружающих стихами собственного сочинения. На справедливый вопрос Кенджи а каким именно образом он, не сложивший за всю свою жизнь и строчки, за столь короткое время должен сочинить несколько вирш — а лучше не меньше десятка — Макото только пожал плечами. А что ему оставалось?
Поэтому последние несколько дней Кенджи практически не вставал из-за письменного стола, пытаясь накарябать хоть что-нибудь приличное. Ну или во всяком случае то, что можно было произнести вслух и не сгореть со стыда прямо на месте. Голова его пухла от прочитанных трудов поэтов разной степени таланта и известности — что самое интересное, последнее зачастую совершенно не зависело от первого — а чернил, перьев и пергамента он извел столько, сколько не использовал за всю прожитую жизнь. Параллельно он изучал пергамент, на котором Червь грубо, но весьма понятно начертил план императорского дворца — они не стали уточнять, откуда у него вообще взялась подобная информация.
Уже накануне пира, поздним вечером, Кенджи, откинувшись на спинку стула, тер глаза и размышлял, какую рифму можно использовать к слову «сиятельство», когда позади раздался тихий шелест. Кенджи кинул быстрый взгляд на начищенный до блеска шлем, висевший подле двери, и негромко произнес:
— Не припомню, чтобы сегодня я ждал гостей.
— Как правило, наш визит становится неожиданностью. Для многих — последней в жизни.
Кенджи оглянулся и окинул взглядом стоявшего у раскрытого окна Проклятого, одетого точь-в-точь, как и те, с кем ему пришлось столкнуться несколькими ночами ранее. На первый взгляд он был безоружен, однако Кенджи, припоминая уроки Рю, знал, что нож или стилет можно спрятать даже будучи облаченным в одно исподнее; и при этом так, что достать оружие можно будет одним быстрым движением. При должной сноровке и упорных тренировках, разумеется.
— Можешь расслабиться, — сказал синоби, присаживаясь на подоконник и скрещивая руки на груди. — Меня отправили поговорить с тобой, а не драться.
— Предыдущая моя беседа с твоими друзьями довольно быстро перетекла в потасовку, — хмыкнул Кенджи.
— Обиды старые — как павший поздний снег, — вдруг нараспев произнес Проклятый; голос его был звонок и мелодичен, словно отзвон колокольчика, — коль не замерзнешь в них, лишь отвернись — сойдут на нет…
— … Заройся же в него, свернись клубком — сам не заметишь, что проснешься мертвецом, — закончил за него Кенджи последние строфы известной поэмы Сиро Мыслителя. — Довольно странно слышать подобные слова от тех, кто готов годами преследовать бывшего соратника.
— Как раз об этом мы и хотели обсудить. Наверное, твой друг уже успел рассказать, что единственный способ покинуть Сотню Проклятых — смерть, и исключений из этого правила не бывает…
Он умолк.
— Но?.. — спустя несколько мгновений спросил Кенджи.
— Быть может, старейшины нашего клана согласятся отступить от старых устоев и закрыть глаза на проступок Рю. Тем более, что с тех пор действительно прошло уже немало лет. Однако, разумеется, не за просто так.
— И что же вы хотите? — поинтересовался Кенджи. — Золото?
— Жизнь за жизнь, — сказал Проклятый и в ответ на его недоуменный взгляд пояснил: — Одному из наших людей недавно заплатили за то, чтобы он достал кое-какие бумаги, хранящиеся в императорском магистрате. Но его поймали, — в голосе Проклятого звучала как досада за незадачливого собрата, так и злость на его неудачу, бросившую тень на репутацию синоби, — и сейчас держат под усиленной охраной. Его голова еще на плечах, но только до тех пор, пока он будет молчать. Это может занять время — весьма и весьма продолжительное время — однако разговорить можно любого. Вытащи его — и мы квиты.
— Ты хочешь, чтобы я постучал в двери магистрата и вежливо попросил их отпустить попавшегося шпиона? — хмыкнул Кенджи, прекрасно осознавая всю абсурдность данной просьбы; даже в теории она была до того неосуществима, что скорее походила на плохую шутку, нежели серьезное предложение.
— Нас не слишком интересует то, каким именно образом ты его освободишь, — произнес Проклятый, то ли не заметив насмешку в его голосе, то ли пропустив ее мимо ушей. — Выкради силой, договорись, обмани, выкупи. Метод не важен — только
