В полном контрасте с индуизмом, где у каждого из богов есть жена, а то и не одна, ибо "без Шакти Шива — шава (труп)", где рождение сыновей — едва ли не главная цель жизни мирянина, джайнский наставник ачарья Гунабхадра в популярном и рекомендованном для изучения мирянами трактате "Атманушасана" утверждает: "Жена, к которой ты давно привязан, — дверь к миру страданий. Знай, что сыновья твои — враги тебе. Отринь все это, если ты стремишься к счастью". Примечательно, что уже на четвертой ступени гунастханы, еще до того, как человек принял соответствующие религиозные обеты, от него требуется осознание того, что ни жена, ни дети не принадлежат ему (нирведа). Нирведа ставится наравне с таким требованием этой ступени, как обретение полной веры в спасительность джайнских догм.
В отличие от индуистской мифологии, в мифологии джайнов нет ни намека на роль женской созидающей энергии, в нем вообще нет эротической или брачной символики, такой, как, например, в христианстве или суфизме при описании взаимоотношений души с Богом. Собственно, ее и не может быть, ибо нет Бога, с которым можно соединиться, которою можно любить, есть только мириады потенциально божественных индивидуальных душ — джиб. По достижении освобождения эти души не связывают с миром никакие чувства. Он существует сам по себе, они — сами по себе.
Главная ценность в женщине — не способность быть матерью или источником наслаждений, а живая душа, джива. Впрочем, как и в мужчине, как и в моските, как и в искре костра, потому что в любой субстанции, по представлениям джайнизма, есть жаждущая освобождения джива, и все они равны в своем праве на жизнь и свободу. Принуждение кого-либо к чему-либо есть химса, насилие, тяжелейший грех, глубоко запутывающий человека в тенетах кармы — особого рода тончайшей материи.
Скандалы и столкновения в больших джайнских семьях происходят куда реже, чем в индусских. Мир и спокойствие в доме ценится необычайно высоко. Поэтому два основных нарушающих его греха — сварливость (клеша) и приверженность к клевете (абхьякхъяна) квалифицируются джайнами как настолько тяжелые, что могут погубить не только семьи, но и целые города. Считается, что и тому и другому в наибольшей степени подвержены свекрови. Имеется даже джайнская пословица, утверждающая, что свекровь бранит невестку за скверную стряпню не потому, что та и впрямь плоха, а потому, что вкус ее портит клеша самой свекрови.
Иллюстрацией того, что сама природа готова вступиться за оклеветанную невестку, является история из классического джайнского сочинения "Жизнь шестнадцати праведных женщин". Некая свекровь обвинила невестку в нарушении супружеской верности. Бедная девушка клялась в своей невиновности, но ничего не могла доказать. Вдруг ворота города, где они жили, захлопнулись, и никакой силой их нельзя было отворить. Призванный на помощь астролог объявил, что ворота покорятся только женщине настолько целомудренной, что сможет донести воду из колодца в сите и опрыскать ею упрямые ворота. Естественно, невестка тут же воспользовалась возможностью доказать свою честность. Клеветница же, оказавшаяся источником беды, была с позором изгнана из города.
Ударивший или оскорбивший жену джайн навлекает на себя подобным поступком куда большие неприятности в этой и в особенности в последующей жизни, чем если терпеливо сносит ее самые дерзкие выходки. В "Сутракританге" описывается поистине хамское отношение жены к мужу, который выглядит при этом покорнейшим из подкаблучников, но не останавливает зарвавшуюся супругу сколько-нибудь решительным образом.
Разумеется, не все джайнские мужья и свекрови оказываются достаточно благочестивыми, чтобы вести себя в соответствии с подобной установкой. Издевательства над тем, кто слабее, слишком соблазнительны, но у джайнских женщин, в отличие от индусок, против своих супругов все-таки было оружие. Каноническая литература джайнов разрешает разводы и повторный брак в случае неверности, импотенции или пренебрежения обязанностями перед семьей, причем, в отличие от индусов, у джайнов брак заключается на контрактной основе и предусматривает за женой право собственности, в частности полностью — на свое приданое. Голодная смерть, таким образом, джайнке не грозила. Однако под влиянием индуизма разводы в джайнских семьях стали все же весьма редки. Отчаявшиеся женщины предпочитали принятие аскезы и уход в монахини. В таком случае расторжение брака следовало автоматически. Препятствовать стремлению дживы к освобождению ~ величайший грех, который джайнская община допустить не могла.
"Сами по себе женщины ни плохи, ни хороши, — утверждает авторитетный джайнский ачарья Сомадева. — Они становятся подобны своим мужьям, как реки принимают форму океана, в который впадают”. При известном желании в этих словах можно увидеть отрицание индивидуальности женщины, все ту же ее "прилагательность". Однако из них вытекает и одобрительно-понимающее отношение к женщинам, которые, принимая аскезу, уходили от порочных и неблагочестивых супругов, дабы не стать им подобными. Очень немногие религиозные учения предоставляют женщинам такое право.
Количество джайнских монахинь всегда превышало и продолжает превышать количество монахов. Они называются садхви, аджи или аръика, а руководительницы орденов — ганти или канти. Согласно джайнским источникам, в ответ на проповедь Джины Махавиры (598— 526 гг. до н. э.), считающегося фактическим основателем этой религии, аскезу приняли 14 тысяч мужчин и 36 тысяч женщин. Во главе последних встала Чандана, кузина или, по другим версиям, тетка Махавиры, дочь царя Вайшали Четаки. Ее история, изложенная в легенде, была, вероятно, весьма типична для многих юных красавиц, принимавших монашеский обет в те времена постоянных междоусобиц между царьками: пленение в результате войны, продажа в гарем, дурное обращение — и несчастную женщину не пришлось слишком долго убеждать, что жизнь в миру несет одни страдания, причем куда более мучительные, чем тяготы аскезы.
По-своему типична и история Рагимати, одной из любимых героинь джайнской литературы, жены двадцать второго тиртханкара Неминат-ха, который, по джайнским представлениям, приходился кузеном Кришне и Баладеве. Рагимати поначалу тяжело переживала уход принявшего аскезу мужа (плач Рагимати — главная тема одного из ярких произведений джайнской светской поэзии — поэмы Викрамы "Немидутакавья"). Однако затем она осознает правильность поступка Неминатха, сама становится монахиней и побуждает многих последовать своему примеру.
Методы убеждения в тщете земных радостей, к которым прибегала Рагимати, поразительно напоминают сюжеты буддистских историй о монахинях. Она была женщиной ослепительной красоты, и брат мужа, Ратханеми, был влюблен в невестку задолго до принятия ею аскезы. Однажды уже ставшая монахиней Рагимати попала под сильный дождь, от которого она укрылась в пещере, где сняла свою мокрую белую одежду (в отличие от индусок джайнские вдовы носят черное, белый же — цвет монашеского одеяния). Там ее и обнаружил деверь, немедленно приступивший к обольщению, восхваляя красоту Рагимати и живописуя свои пылкие чувства.
