же о намерениях царя.
27
«Силы у тебя человеческие». Предупреждение Габри-Эла все время звучало в ушах Элохима. «Твой настоящий враг там, в Иерусалиме – царь Ирод». Элохим взглянул на город. Было темно. Он мог различить лишь огни царского Дворца.
– Ничего не видно? Позвольте помочь.
Элохим услышал знакомый голос юноши. Тот вышел из пещеры и сел рядом с Элохимом на камень. Элохим посмотрел на его родинку. Она была у него на левой щеке, и Элохим понял, что это Азаз-Эл.
– Силы ведь у тебя человеческие, – повторил Азаз-Эл его мысль. – Вот в эту самую минуту царь Ирод и его гости переходят из одного дома в другой. Пировать! Твой враг тоже попал в безысходное положение. В тупик, в некотором роде. Но ищет выхода по-своему. Строит, пирует. И не подозревает, что мы тут сидим и говорим о нем.
– Благодарен за помощь.
– Благодарен!? Мне, Азаз-Элу!? Вот за что уважаю тебя, Элохим. Избранник Бога, а благодарен Азаз-Элу! И не побоялся Его гнева?
– Я никого не боюсь, хоть и силы у меня человеческие.
– Молодец! Потому он тебя и избрал.
– Послушай, оставь этот покровительственный тон и перестань выставлять мне оценки как школьнику.
– Ладно. Давай поговорим, как равный с равным. Как мужчина с мужчиной.
– И о чем же ты хочешь поговорить?
– О том, что настоящего мужчину интересует больше всего. Разумеется, после женщин.
– О Боге?
– Угадал. Но хочу предупредить. Без всяких задних мыслей. Типа сбить тебя с верного пути. Ты уже успешно прошел Его испытание. А Он, как говорил твой отец, испытывает лишь однажды в жизни. Ему некогда тратить свое драгоценное время дважды на одну и ту же персону. И у меня нет власти подвергать одного и того же человека дважды искушению. По-крупному, конечно. Не по мелочам.
– Не по мелочам, говоришь?
– Не беспокойся, вопрос о Боге не мелочь. Вот скажи мне. Одни верят в Бога. Их большинство. Другие нет. Их мизер. А третьи не знают, верить или не верить. И их немало. А как ты?
– Я не могу не верить.
– Никто в мире еще не отвечал так. Теперь я благодарен тебе. Твой ответ показывает, насколько серьезно ты относишься к Нему. И не только к Нему, но и ко мне. «Не могу не верить». То есть может быть, хотел бы, но не можешь. Как бы вера в крови. С рождения. Правильно я тебя понял?
– Отчасти.
– Наиболее мыслящие люди, не иудеи конечно, а в основном немцы и французы…
– Кто, кто?
– Ну, галлы и германцы, как те, что служат у Ирода. Так вот, они то доказывали, то опровергали существование Бога. Наконец, один толковый англичанин пришел и сказал, что бросьте заниматься х*йней, человеческий разум не в силах ни доказать, ни опровергнуть существование Бога. Потом один чокнутый немец воскликнул: “Gott ist Tot!”. Мол, важно не то, что Он есть или Его нет, а важно то, что Он мертв. Другой чудак, не немец, не англичанин и не иудей, а черт его знает кто, смесь всего непонятного, пошел еще дальше и сказал: «Нет Бога или есть, не могу сказать. Но Он умер для меня». Ну ты понимаешь, насколько важно каждое слово, каждая буква, так сказать, каждая запятая в такого рода высказываниях. Как в том приговоре: «казнить, нельзя помиловать». Переставь запятую, и ты получишь прямо противоположный приговор. Понимаешь?
– Понимаю. От того, как решается вопрос о Боге, зависит судьба человечества.
– Правильно мыслишь, Элохим. От иудейского «В начале сотворил Бог небо и землю» до немецкого «Бог мертв» пройдет одна великая цивилизация. С немецкого «Бог мертв» может начаться, а может и нет, совершенно иная цивилизация. Но это дело будущего. Вернемся к тебе. В твоем ответе прозвучала также какая-то грусть. Не ошибся?
– Нет, не ошибся. Вера, быть может, самая тонкая материя в мире. В своей вере трудно избежать шкурнических интересов и быть искренним с самим собой до конца. И вот искренность требует от меня признать, что в вере есть что-то глубоко унизительное. Верить во что-то сильнее тебя и возлагать надежду на его милость – довольно унизительно. Но нет выхода. Как верить во что-то сильнее тебя, осознавать ограниченность собственных сил, но при этом полагаться только на самого себя и ничего не просить? Если Бог нас создал слабыми для того, чтобы мы постоянно унижались перед Ним, прося Его милости, то я не могу принять такого Бога. Я принимаю Его в том случае, если Он нас создал слабыми для того, чтобы мы нашли в себе силы возвыситься над своей слабостью и достойно прожили свою жизнь.
– Хочешь знать правду?
– Твою правду? Нет.
– Нет, не мою правду. А правдивую правду.
– Ну хорошо. Пусть твоя правда называется «правдивой правдой».
– Не поверишь, Элохим, но это так. Он сам не ведал, что творил. Даже в вашей книге есть намек. Он творил и лишь в конце каждого дня замечал, что «это хорошо». У Него тогда открылся какой-то творческий зуд. Не мог остановиться. Творил и творил. Ну рассуди сам, мыслимо ли создать без огрехов такую махину, как мироздание, за шесть дней. Без плана действий, без, так сказать, ТЭО.
– Без чего?
– Без ТЭО. Технико-экономического обоснования. Впрочем, Он сам это понял, правда поздно, только на седьмой день, когда обозрел все созданное разом, одним взглядом. И удивился. Вроде бы, порознь все получалось хорошо, а вместе, вышло почему-то х*ево. Стал ломать голову, как исправить ситуацию. Особенно Он остался недоволен тем, какими вышли люди. Опять не поверишь. Он чувствовал себя виноватым перед людьми, как мог бы чувствовать себя виноватым красавец-отец перед сыном-уродом.
– Разве Бог может чувствовать себя виноватым?
– Может, если сильно захочет. Так вот собрал Он архангелов. Мол, что делать? Миха-Эл, его любимец, посоветовал послать пророков к людям с предупреждением: мол, исправьтесь сами, а то с вами будет не то! Люди проигнорировали их. Тогда Сама-Эл, архангел смерти, подсказал Ему уничтожить всех. И Он взял и устроил потоп. Утопил почти всех, даже младенцев не пожалел. Рафа-Эл, архангел милосердия, упал к Его ногам: мол, оставь хоть кого-нибудь! Миха-Эл и Габри-Эл поддержали Рафа-Эла. И я был не против. Зачем уничтожать всех!? Скука какая! И Он оставил в живых Ноя, его сыновей и их жен. Но потоп был устроен зря. Зря погибли младенцы. Люди, какими идиотами и мразями были, такими же и остались. Опять Он действовал импульсивно, без плана и без ТЭО. И вот только тогда, наконец-то, до Него дошло, что нужен
