ним.
Это был никто иной, как наш травник, проходивший мимо с дорожным мешком в руках.
– Прошу прощения, – обратился он к уроженцу Миссури. – но, если я правильно понял ваши слова, вы не испытываете доверия к природе, – а это, по моему мнению, распространяет дух недоверия слишком далеко.
– И кто это такой возвышенный и безукоризненный? – охотник развернулся на месте и с циничным видом щелкнул затвором ружья, изогнув бровь и самодовольно прищурившись.
– Тот, кто доверяет природе, питает доверие к людям и имеет некоторую скромную веру в свои силы.
– Это ваш символ веры, не так ли? Доверие к людям, да? Скажите, как вы думаете, кого больше на свете: глупцов или жуликов?
– Поскольку я почти не встречался с теми или другими, то затрудняюсь с ответом.
– Тогда я отвечу за вас. Глупцов гораздо больше.
– Почему вы так думаете?
– По той же причине по которой на свете больше овса, чем лошадей. Разве жулики не пережевывают глупцов так же, как лошади хрумкают овес?
– Да вы шутник, сэр. Я могу оценить хорошую шутку, – ха-ха-ха!
– Я вполне серьезен.
– Если вы с серьезным видом отпускаете экстравагантные шутки, то просто паясничаете. Жулики жуют глупцов, как лошади овес, – в самом деле, как смешно! Думаю, теперь я вас понимаю, сэр. С моей стороны было глупостью серьезно воспринимать ваши шутливые замечания о недоверии к природе. На самом деле, вы доверяете ей точно так же, как и я.
– Я доверяю природе? Я? Могу повторить: нет ничего более коварного и недостойного доверия, чем природа. Однажды я потерял из-за нее десять тысяч долларов. Природа присвоила себе мои деньги, когда сбежала с этой суммой в виде моей недвижимой собственности. Моя приречная плантация была целиком смыта из-за внезапного перемещения русла реки во время паводка; десять тысяч долларов плодородной аллювиальной земли унеслись вместе с водой.
– Но разве у вас не было уверенности в том, что почва вернется по прошествии многих дней?[112] А вы, мой достопочтенный друг, – он посмотрел на старого скрягу, – вы еще не дошли до вашей койки? Прошу, если вы хотите остаться на ногах, не опирайтесь на эти перила; лучше возьмите меня за руку.
Предложение было принято, и старый скряга прислонился к травнику с доверчивым, почти братским видом, как менее сильный сиамский близнец опирался на другого.[113]
Уроженец Миссури рассматривал их в молчании, которое было прервано травником.
– У вас удивленный вид, сэр. Это потому, что я открыто взял под защиту несчастного больного? Но я не стыжусь откровенности, какой бы она ни была.
– Послушайте, вы, – сказал миссуриец после задумчивой паузы. – Вы чудной парень. Прямо не знаю, что и думать о вас. Но в целом вы напоминаете мне последнего паренька, которого я держал у себя на ферме.
– Надеюсь, это был хороший и надежный юноша?
– О, да! Но теперь я начал собирать некий механизм для выполнения работы, обычно предназначенной для таких ребят.
– То есть, вы наложили вето на молодых людей?
– И на мужчин тоже.
– Но, мой дорогой сэр, разве это опять-таки не свидетельствует о недоверии? – (шепот в сторону: «Отодвиньтесь немного, мой почтенный друг, вы слишком налегаете на меня»). – Недоверие к молодым людям, недоверие к мужчинам, недоверие к природе. Скажите, сэр, к кому или к чему вы тогда испытываете доверие?
– Я доверяю моему недоверию, особенно к вам и вашим травам.
– Что же, – со сдержанной улыбкой. – По крайней мере, это откровенно. Но не забывайте, что не доверяя моим травам, вы не доверяете природе.
– Разве я уже не сказал об этом?
– Очень хорошо. В порядке возражения, я допускаю вашу искренность. Тогда можете ли вы, не доверяющий природе, отрицать тот факт, что эта самая природа не только породила вас, но и добросовестно взращивала вас, пока вы не дошли до этого энергичного и независимого состояния? Разве не природе вы обязаны той зрелостью ума, с помощью которой вы так бесцеремонно отвергаете ее? Разве не природа наделила вас теми самыми глазами, которыми вы пользуетесь для ее критики?
– Нет! Остротой моего зрения я обязан окулисту из Филадельфии, который прооперировал меня в десятилетнем возрасте. Природа создала меня слепым, и я бы остался таким, если бы мой окулист не воспротивился этому.
– Тем не менее, сэр, судя по вашему лицу и осанке, вы привыкли жить под открытым небом. Сами не ведая о том, вы являетесь частью природы и прибегаете к ней, как к всеобщей матери.
– Какие материнские нежности! Сэр, я видел, как дикие птицы прилетали ко мне в поисках спасения от природы, несмотря на мою неприглядную внешность. Да, сэр, в бурю они находили убежище здесь, – он похлопал по складкам своего косматого наряда. – Это факты, сэр, только факты. Полноте, мистер Болтун, разве вы, в своей любви к болтовне, не прятались от природы дождливыми и холодными ночами? Разве вы не отгораживались от нее? Не изгоняли ее из вашего присутствия?
– Многое может быть сказано об этом, – спокойно ответил травник.
– Тогда скажите! – он взъерошил волосы пятерней. – Но вы не можете, сэр, вы не можете, – потом, словно вдогонку: – Послушайте, вы, любитель природы! Я не отрицаю, что клевер сладок, а одуванчики не кусаются; но как насчет града, разбивающего оконные стекла?
– Сэр, – с неизменным дружелюбием отозвался травник и достал одну из своих коробочек. – Меня глубоко огорчает человек, который считает природу опасной стихией. Хотя у вас отменные манеры, ваш голос звучит хрипло; похоже, у вас больное горло. Во имя оклеветанной природы, я дарю вам эту коробочку; у моего достопочтенного друга есть такая же, но для вас, сэр, это будет моим подарком. Через своих уполномоченных посредников, одним из которых я являюсь, природа рада облагодетельствовать тех, кто больше всего обижает ее. Прошу вас, возьмите.
– Прочь! Не подносите это ближе ко мне. Десять к одному, что там мина. Подобные вещи уже случались; редакторов газет убивали такими коробочками. Я же сказал, держите ее подальше от меня!
– Боже милосердный! Мой дорогой сэр…
– Говорю же, мне не нужны ваши коробочки, – он раскрыл двустволку.
– Возьмите ее… кха, кха! Возьмите ее! – вмешался старый скряга. – Хоть бы он дал мне одну бесплатно!
– Там ничего нет. Вы позволили себя одурачить: жаль, что у вас нет товарища.
– Неправда! – возразил травник. – И какого товарища он может пожелать, если я стою рядом с ним, и он доверяет мне? Что до обмана, разве можно так разговаривать с бедным стариком? Пусть даже его вера в мое лекарство бесполезна, разве можно лишать его воображаемой надежды на излечение
