стола убирать. Пока девчонка носила остатки яств обратно на ледник, перемывала в тазу грязную посуду, Глафира позвала Сеньку в беседку во дворе.
– Захвати с собой вот этот кувшин, ага, спасибо. А я возьму кубки и закуску.
Небольшое шестигранное строение смотрелось очень странно посреди сельского огорода, засаженного капустными кочанами, заставленного грядками с морковной и свекольной ботвой, кадками с водой. Но еще большую необычность ему предавал стиль, в котором было выполнено сооружение. Ровные зашкуренные почти до зеркального блеска балки держали на себе крышу-пагоду с игриво «вздернутыми» углами. На каждом висело по китайскому фонарику. Шпиль венчал замысловатый флюгер – на причудливо искривленной ветке миловались два журавля. Внутри по периметру павильона тянулись изящные деревянные лавки с витыми подлокотниками и мягкими цветными подушками. В центре стоял низкий чайный столик. В каждом из углов красовались трехрожковые бронзовые подсвечники. Глафира зажгла половину свечей, пригласила жестом гостью в свой будуар. Поставила на стол кубки и кувшин с медовухой, тарелку с орехами, сыром и медом, усмехнулась.
– Чему изумляешься? Беседку такую не видела никогда?
– Видела. Да здесь такое чудо повстречать не ожидала, – отозвалась Есения.
– Это мы с Всемилом сразу после свадьбы гостили у его торговых товарищей на юге, – она махнула неопределенно в сторону, – Чжурдженем ихние места, кажется, кличут. Вот там-то я и увидала такую красоту. Они там повсеместно расставлены. Всемилушка понял, что мне по нраву. И чертежи попросил. Вернулись мы, значит, домой. Он и построил мне ко дню рождения местечко, чтобы я не грустила. С тех пор я тут и рукодельничаю, и отдыхаю, когда время есть. А ты тоже бывала в стране Цветущей Середины мира?
Сенька несколько раз ездила в Китай. Поразмыслив, она решила, что с натяжкой его можно назвать и диковиной восточной страной, про которую говорила Глафира. Кивнула. У женщины загорелись глаза, она заговорщицки подмигнула.
– Здорово там, правда? Мне очень понравилось! Все такие неспешные, умудренные, замотанные в шелка. А видала их старцев, которые в бабочек превращаются? Нет? Ну это ты зря! Будешь еще раз, обязательно посмотри. Они гигантские такие, крылышками цветными – бяк-бяк, машут. Это мы на представлении были. А, говорят, в бою эти крылья – хуже секиры, крошат противника как капусту. Ужасть! – всплеснула руками она. Разлила медовуху по кубкам. – Грустно мне здесь одной бывает. Пущай, и живу тут уже столько лет, а все не мое. Деревня эта. С бабами местными даже поговорить не о чем. Только и знают – как репу парить, да портки мужьям стирать. Ни к письму, ни к книгам не приученные. На меня смотрят, дивятся, мол, блаженная, все хорошо у нее, да с жиру бесится. А мне тесно здесь, понимаешь? А я ведь травница хорошая, в школе училась, на изумрудный диплом шла. Да повстречала мужа, и бросила все. Девчонка глупая была. Думала, с любым и на краю света хорошо. Ох, как я ошибалась! Думала, можно на одной любви хорошую кашу сварить. А вышла вон как – похлебка с виду густая, да на деле невкусная совсем. Пресная. Хоть и Всемилушка старается. Да детки хорошие у нас. А мне тоскливо. Зимой вообще хоть на стенку лезь. Сугробами на сто верст вокруг заметает все, никуда не выбраться. Соседки, вон, по гостям ходят, прялками меряются, ткут, вяжут, плетут. Я с ними, конечно, хожу, да молчу все больше. Скукотень. Устала от моих жалоб?
– Нет, что ты… – промямлила Сенька.
– Устала, – кивнула с улыбкой Глафира. – Прости, мне тут, правда, не с кем поговорить. И любой весточке из большого города рада. А гости так редко захаживают. Тут же край мира. Ой, да, ну его! Давай выпьем. Вкусная у меня медовуха? На травках особых сварена, по старинному рецепту. Всемил ее за горный хребет бочками гонит. Хвалит. Ты пей, пей, не бойся. Не шибко хмельная она. Не ударит по голове. А с сыром и орехами еще вкуснее, попробуй.
К третьей чарке они уже весело хохотали, как закадычные подруги.
Поутру Есения не могла поднять голову от мягкой подушки. Снующая туда-сюда муха казалась как минимум вертолетом. В висках шумело, потолок кружился, в черепной коробке весело барабанили тараканы. «Не шибко хмельная» ударила по голове еще как. Габриэль несколько раз заходил в комнату, прикладывал холодную влажную марлечку к похмельному лбу, смазывал поцарапанные запястья мазью. Настолько вонючей, что Сенькин желудок мгновенно подкатывал к горлу.
– На, выпей.
Блондин протянул девушке глиняную чашку. Пахнуло уксусом и укропом. Рассол, поняла девушка. С жадностью выпила спасительную жидкость.
– Полегчало? – донеслось сбоку.
Полуэльф стоял, опершись на подоконник, широко расставив ноги и сложив руки на груди крест на крест. Во взгляде его читался и укор, и сострадание. Есения забралась с головой под одеяло, застонала, еле слышно выдавила:
– Прости меня.
– Да, ладно. Хоть кони нормально отдохнут. Правда, к вечеру мужики могут вернуться. И не факт, что брат хозяйки моих шикарных апартаментов все правильно поймет, и не заставит меня жениться на прекрасной старой деве.
Сенька выглянула из-под одеяла:
– Прости, пожалуйста. Я так больше не буду.
– Ага. Тебя лучше в угол поставить или по попе надавать? – продолжал хохмить блондин.
– Габриэль, ты невозможен! – воскликнула Сенька и швырнула в него маленькой подушкой.
Мужчина со смехом отклонился. Подушка угодила прямо в горшок с фиалкой. Глиняный печально звякнул.
– Упс, – снова скрылась под спасительным одеялом девушка.
– Вставай, тебе надо хорошенько поесть, чтобы снять похмелье, – протянул ей руку полукровка.
– Бееее, – скорчила гримасу Есения. – Меня от одной мысли о еде штормит.
– Ничего, после первого кусочка обещаю штиль и полную пропажу качки. Давай! Не будь редиской!
Сеньку позабавила ее собственная фраза в его устах. Девушка выползла из кровати. Сейчас ее ни капли не смущали растрепанные волосы, едва прикрытые рубашкой коленки, босые ноги, черные круги под глазами. Ей было комфортно с Габриэлем. В любой ситуации. Как будто они знакомы как минимум несколько лет, а не дней.
– Я тебя подожду в соседней комнате. Только не вздумай снова улечься.
– Габриэль…
– Да?
– Не уходи. Можешь просто отвернуться к окну.
– Хорошо.
– Габриэль…
– Что?
– Она красивая?
– Кто?
– Ну старая дева, на которой тебя заставят жениться…
– Очень. У нее небесного цвета глаза, серебряные волосы до пят, изящные тонкие плечи, чувственные фиолетовые губы, – девушка привычно закусила свою нижнюю, притихла, оставила наполовину натянутые брючины. Блондин продолжил: – И потрясающая сеточка морщин на всем лице! Прямо как вуаль, представляешь? И, да, моя мать, кажется ей в дочки годится. И вряд ли примет нас с молодой супругой даже
