что в такой момент, пробудившись перед рассветом и получив такое известие, вы должны думать о чем угодно, но только не об этом? Как вас понимать?
— Я подозреваюсь в убийстве Айона Драммонда? — спокойно спросила Люси. — Если да, то попрошу дать мне возможность связаться с моим адвокатом. Кажется, я имею на это право.
— Разумеется, имеете. Если бы вас подозревали в убийстве, вы могли бы отказаться от любых показаний до встречи с ним. Но, по-моему, это вы высказали такое предположение. Я этого не сказал.
— Хорошо, — она едва заметно пожала плечами. — В таком случае я должна вам сказать, что не удивлена вашему последнему вопросу. К сожалению, мои руки — не только моя собственность. Так сложилось, что от их умения завтра будет зависеть жизнь одного человека и счастье его семьи. Если я начну операцию не будучи уверенной в своих руках, то могу убить человека. Только в этой ситуации Скотленд-Ярд никогда не сможет даже начать следствие, и я останусь безнаказанной в глазах всех людей. Более того, семья этой бедной женщины будет благодарить меня за бескорыстный, хоть и безуспешный труд. Достаточно мне развести руками и сказать: «Мы сделали все, что в человеческих силах» или что-нибудь в этом духе. Поэтому, разбуженная сегодня этой ужасной вестью о судьбе Айона Драммонда, которого считала своим близким другом и смерть которого явилась для меня большим ударом, я не впала в истерику и не заплакала. Мне приходится работать лицом к лицу со смертью, постоянно видеть погибающих порядочных, добрых людей, которых мы можем спасти. Я сражаюсь с ней. Мне никогда нельзя опускать руки. Завтра утром буду оперировать. Это одна из самых трудных операций в моей жизни. Я ведь не занимаюсь, как вы знаете, аппендицитами. Поэтому и подумала, несмотря ни на что, о своей руке. И продолжаю о ней думать. Кажется, мой ответ оказался более длинным, чем вы ожидали. Но я не хотела, — здесь ее голос задрожал, — не хотела, чтобы кто-то, даже посторонний, мог подумать, что смерть Айона мне безразлична.
Внезапно на ее глазах появились две слезы. Она вытерла их маленьким платочком и выпрямилась.
— Простите.
— Это я перед вами извиняюсь. — Паркер снова смотрел ей прямо в глаза. — К сожалению, я должен задать вам еще несколько вопросов. — Он помолчал. — Вернемся к вчерашней игре в теннис. Когда вы почувствовали боль в руке, то попросили Филипа Дэвиса принести чемоданчик с медицинскими инструментами, верно?
— Да.
— Он принес?
— Да.
— А что с ним случилось позже?
— Позже? Не знаю. Я не обратила внимания. Кто-то из мужчин его взял, потому что Сара шла со мной впереди.
— Да, — Алекс кивнул, — чемоданчик нес Айон, а потом отдал его Саре перед дверью вашей комнаты.
— Видимо, так и было, — согласилась Люси. — Я только все еще не понимаю, какое…
— А вы видели его позже, тот чемоданчик?
— Да. Сегодня, как только встала, положила в него эластичный бинт, который был у меня на руке ночью. У меня нет другого, а я не знаю, понадобится он мне еще или нет.
— Где стоит чемоданчик?
— В нашей гардеробной, на столике под окном.
— «В нашей» — то есть вашей и вашего мужа?
— Нет. У нас общая гардеробная с Сарой… с миссис Драммонд. Когда-то там была гардеробная матери Айона. Большая комната, состоящая из одних шкафов и двух больших зеркал. Из нее нет двери в коридор, в нее можно войти из двух прилегающих с обеих сторон комнат. Одна из них — ее, а вторая — моя. Миссис Драммонд была так добра, что предложила мне половину гардеробной. В других комнатах мало места для женских вещей. У меня же много платьев и белья…
— Так… Вчера, когда мистер Дэвис принес чемоданчик, вы использовали хирургический нож, чтоб отрезать бинт, верно?
— Да.
— Не вредит ли это точному инструменту?
— Очень даже. Но я еще раньше забрала из комплекта ножницы и оставила их дома. Я нервничала и велела быстро отрезать. В конце концов нож мне здесь не понадобится. У меня есть несколько идентичных.
— А где он сейчас?
— Разумеется, в чемоданчике. А где же ему быть?
Паркер приподнял платок и достал блестящий инструмент.
— Он похож на этот нож?
— На этот? — Люси взяла нож в руку и осмотрела его. — Да, но у того номер больше.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
Она едва заметно улыбнулась наивному для нее, специалиста, вопросу, но тотчас стала серьезной.
— Этот нож вымыт, — сказала она. — Но… — И внезапно положила его на стол. — Он грязный. На нем следы крови!
— Где? — спросил Паркер.
— Здесь. У рукоятки.
— Значит, этот нож отличается от ножа, который вы храните в чемоданчике наверху?
— От того… да. Но у меня есть другой, точно такой же. — Еще раз взяла нож в руки и осмотрела его со стороны рукоятки. — Это мой нож! — воскликнула. — Да! Мой! Откуда он здесь взялся.
— Как вы его узнали?
— У него две маленькие щербинки на конце рукоятки, почти незаметные. Я мечу так свои ножи, чтобы их мне не подменили. У меня свои инструменты, к которым я привыкла. А в операционной, где работают по очереди несколько хирургов, нож могут подменить во время дезинфекции. Вот здесь, видите? — Она наклонила свою прелестную светлую головку к лицу Паркера. — Вот, дотроньтесь. Это наверняка мой нож.
— Вот именно… — сказал Паркер. — И вчера находился в вашем чемоданчике?
— Да. Я не помню, видела ли его там. Но поскольку отсутствие какого-нибудь инструмента бросается в глаза, то я не могла бы этого не заметить.
— Стало быть, вы можете объяснить мне, кто и почему убил им этой ночью Айона Драммонда?
Вопреки ожиданию Алекса Люси не выказала удивления.
— Я думаю об этом уже несколько минут. Нет. Не могу вам ответить! Айона? Мне это кажется совершенно невероятным!
— Кто входил вчера в гардеробную?
— Разумеется, Сара и я, а кроме того… Кроме того… мог войти кто-нибудь, когда мы ужинали.
— А перед этим или позже?
— Пожалуй, никто… Не знаю.
— Ваш муж входил туда?
— Мой муж? Может быть… Мне кажется, что да, я просила его принести мне теплый халат сразу после ужина. Позже уже никто туда не входил.
— Кто еще? Вы не выходили из комнаты?
— На минутку. Я брала бумагу для пишущей машинки у вас, — она повернулась к Алексу, — а потом заглянула к Филипу Дэвису. Он попросил меня помочь в одном деликатном деле. Была у него две-три минуты.
— И тогда каждый мог войти в вашу комнату? Вы оставили дверь приоткрытой?
— Да. Но ведь я могла вернуться
