Джо Алекс
За ним бесшумно я летела
И чрез морской простор за ним бесшумно я
Летела, вровень с кораблем — вперед, вперед.
Теперь беглец мой где-то здесь поблизости:
Я чую запах. Это — человечья кровь.
Эсхил. «Эвмениды»
Часть первая
Глава первая
в которой мужчины предполагают, что женщины спят
В этот вечер Джо Алекс писал, как обычно, без большого удовольствия, но и без отвращения. Страницы рукописи с аккуратными синими копиями через равные интервалы времени ложились на столик около письменного стола. Джо никогда не садился писать, не имея абсолютно готового плана повести вместе с «расписанием» каждой главы. Поэтому он писал, не очень задумываясь о том, что пишет. Это было так, как будто одна половина мозга складывала гладкие, искусные фразы, ведя героев через диалоги и описания к неминуемой поимке убийцы, в то время как другая половина была занята чем-то совершенно иным. В этот момент она была заполнена образом Каролины Бикон, засыпающей над книгой или уже уснувшей где-то на другом конце Лондона. Он взглянул на страницу, которую в этот момент вынимал из пишущей машинки. Сто девяносто восемь…
Джо протер усталые глаза, встал и, даже не взглянув в сторону прерванной на полуслове главы, пошел в ванную комнату. Через десять минут, погасив свет, он уже засыпал. Последний раз перед глазами проплыло лицо Каролины. Он даже протянул руку к стоящему на ночном столике телефону. Ему хотелось сказать ей что-нибудь приятное на сон грядущий.
Но он ничего не сказал. Он очень устал, так как работал целый день с раннего летнего рассвета. В голове кружились ряды маленьких, черных буковок, словно легионы назойливых, еле слышно шелестящих насекомых, складывающиеся во фразы, бессмысленные или осмысленные, скрепленные тире и восклицательными знаками. Понемногу буквы стали исчезать, но насекомые остались: хоровод муравьев, кузнечиков, блошек… Потом сознание Джо окутал мягкий хаос сна, контуры смазались, муравьи превратились в мотыльков, мерцающих пташек, бабочек… Они все медленнее махали крылышками и описывали все более широкие круги. Он уснул. Последним видением, оставшимся в его сознании, была темная мохнатая бабочка, неспешно колыхавшаяся в оранжевом сумраке. Поэтому, возможно, его не так уж сильно удивил телефон, зазвонивший на рассвете.
Но это наступит только через несколько часов. Теперь же, в момент, когда Джо засыпал, не только перед его глазами появилась большая мохнатая бабочка. Далеко в предместье, среди садов в окрестностях Ричмонд-парка, было много бабочек и несколько человек, которые ими интересовались.
— «Мертвая голова»! — закричал в темноте сэр Гордон Бедфорд. — Цианид,[1] Сирил, быстрее!
Одним деликатным и ловким движением его большая, тяжелая рука прижала к светящемуся экранчику маленькую стеклянную банку со слегка расширенным горлом. Огромная бабочка отчаянно забила крыльями и заметалась в банке, стремясь вырваться на свободу.
Из темноты мгновенно вынырнула рука Сирила Бедфорда. Она была такой же большой и тяжелой, как рука брата. Ватка с цианидом была проворно подсунута в горло банки. Бабочка еще раз забила крыльями, потом они медленно сложились, и она упала на дно сосуда. Вздрогнула еще раз, затем ее согнутые ножки распрямились, и она застыла.
Гордон Бедфорд осторожно вытащил ватку. Бабочка выпала на его раскрытую ладонь. В приглушенном свете сильного фонаря, который горел с другой стороны экрана, приманивая бабочек и десятки других насекомых, усеявших полотно и беспомощно на нем шевелящихся, она выглядела как крохотная убитая птичка, упавшая навзничь.
Оба брата склонились над ней. Даже в полумраке было видно, как они похожи: огромные, массивные, с маленькими головами, сидящими на коротких толстых шеях. Но Сирил был одет только в белую рубашку с короткими рукавами и шорты. Толстый свитер с высоким вывернутым воротником на Гордоне Бедфорде тщательно закрывал его шею. Толстая шерстяная шотландская шапка прикрывала голову.
— Нам необыкновенно повезло, Сирил. Сегодня это уже третья. Исключительное счастье. Такого со мной здесь еще никогда не случалось… — Быстрыми, проворными движениями он всунул бабочку в одну из баночек, стоявших на маленьком складном столике около экрана. — Атропос…[2] — Он выпрямился и отер пот со лба. Очевидно, в толстом свитере ему было жарко. Парило, и в воздухе чувствовалось приближение грозы, хотя небо над головами стоящих было покрыто звездами. Он поднял баночку и посмотрел на свет.
— Атропос… антипатичная мифологическая особа, пугавшая даже Платона. Она перерезала нить человеческой жизни. Нам исключительно повезло, Сирил. Подумай, ведь они, все три, прилетели в этот сад от самого Средиземного моря.
Сирил Бедфорд не ответил. Он подошел к экрану и молча стал наблюдать за длинным узким насекомым с огромными, нервно шевелящимися усами, которое бегало по кругу, как будто хотело добраться до источника света, спрятанного за белой завесой полотна. Потом ладонью Сирил стряхнул всех насекомых, и экран засветился ярче.
Гордон тоже подошел к экрану и посмотрел на часы.
— Половина третьего… Пора кончать. Я хотел бы, чтобы ты пошел сейчас к Рютту и сказал ему, что я прошу его окончательно проверить текст не к семи часам, а к шести. И скажи ему обязательно, что ты тоже придешь и принесешь полный комплект фотографий.
Сирил кивнул головой.
— Конечно… — Он посмотрел на дом. — Наши жены уже спят. У Юдиты свет погас несколько минут назад. Зато Роберт работает…
— Это хорошо… — Гордон скользнул взглядом по окнам второго этажа. Только в одном из них, за неплотно задернутыми занавесями, горела лампа. — Думаю, что все будет готово вовремя. Сильвия, кажется, тоже спит. Я не заметил, чтобы она после одиннадцати зажигала свет… — А потом добавил как бы наполовину для себя: — Удивительно, как женщины легко засыпают. Я думаю, что это одна из причин, по которой они сыграли такую маленькую роль в развитии человечества.
— Что? — Сирил тряхнул головой, как человек, который, интенсивно думая об одной проблеме, вынужден обсуждать другую, которая его совершенно не интересует. — Почему?
— Скорее всего, за всемирный прогресс мы должны быть благодарны людям, которые ночами не могли уснуть и лежали, всматриваясь в потолок, даже если это был только свод пещеры, когда и домов-то еще не было. Мужчины могут размышлять о том, чего еще нет, но что они хотели бы создать. А женщины — нет. В них заложено психическое предопределение их функции матери — опекунши маленьких. Это сближает их с другими зверями. Их действия направляет
