– О Боже! Иисусе Христе!
Развернувшись, Абита со всех ног (только бы не споткнуться!) помчалась прочь по тропке, ведущей наверх, к гребню холма. Сейчас ей больше всего на свете хотелось – нет, требовалось – как можно скорей оказаться на богослужении, среди людей, пусть даже тех, кого она всей душой презирала.
– Эдвард, – шептала она. – Где же ты на самом деле?
Перед глазами снова и снова возникала одна и та же картина: тело мужа на дне жуткой ямы, навеки в лапах нечистого духа.
«Неужто и душа твоя тоже досталась ему?»
При этой мысли Абите вспомнилось осуждение, с которым Эдвард указывал на нее.
«Что же выходит? Все это из-за меня? Может, отец был прав, и я по незнанию ввязалась, во что не следовало? И мое имя вправду записано в его книге?»
Ведущая к церкви дорога – две колеи, выбитые в земле колесами – углубилась в лесные заросли. Стена деревьев по обе ее стороны с каждым шагом делалась гуще, подступала вплотную, заслоняя солнечный свет. Казалось, извилистый коридор из сучьев, листвы и узловатых корней готов проглотить Абиту в любую минуту.
На бегу она то и дело оглядывалась, ожидая увидеть Эдварда, мчащегося следом за ней.
Примерно на полпути к деревне Абита услышала чей-то голос. Остановившись, она сощурилась, обвела темные заросли пристальным взглядом, но обнаружила лишь, что любая тень, любой куст кажется дьяволом, готовым броситься на нее.
Вновь тот же голос – тихий, не громче шепота, но совсем рядом. Спина вмиг покрылась гусиной кожей.
«Это всего-навсего ветер, – подумала Абита. – Нет вокруг никого».
Однако поблизости кто-то прятался: Абита чувствовала на себе его взгляд.
– Оставь меня! – с дрожью в голосе крикнула она. – Оставь… пожалуйста.
В ответ из лесу раздалось что-то вроде утробного рыка, но странно искаженного, словно бы исходящего из-под земли. Однако Абита сразу же поняла, кто это – он, Дьявол, тот самый, явившийся к ней в хлеву.
Сорвавшись с места, она побежала дальше.
Рык не отставал.
Подобрав юбки, Абита помчалась во весь дух, но преследователь настиг ее без труда. Чужая ладонь легла на плечо, и…
И ничего.
Уверенная, что он здесь, за спиной, Абита осмелилась оглянуться, споткнулась и рухнула в придорожные кусты.
Вокруг не было ни души. Ничего, кроме зарослей.
Сидя на берегу, среди бескрайней россыпи костей, Отец не сводил глаз с огромной реки, величаво, неспешно струившейся мимо. Все вокруг было серым – и река, и кости, и склоны окрестных холмов, и дымчато-тусклое небо. Нарушали однообразие только оранжевые отсветы большого пожара вдали, у самого горизонта. Теплый ветерок играл легкими хлопьями пепла, в воздухе веяло гарью.
Протерев запорошенные пеплом глаза, Отец разглядел на дальнем берегу реки туманные серые силуэты. То были они, все те же духи – исполинский медведь, пара бизонов, с полдюжины волков и мамонт. Духи уже не бежали куда-то, как в тот раз, когда Отец впервые услышал их зов. Одни безучастно, лениво расхаживали по берегу, другие просто стояли на месте, устремив взгляд в никуда. Глаза их были мертвы, как они сами.
Сколько он просидел здесь? Этого Отец не знал: ведь в землях мертвых не бывает ни ночи ни дня – одна только бесконечная серость. Подобрав с земли кость, он раскрошил ее в кулаке и принялся вспоминать, как мог здесь очутиться. Помнится, стая призрачных зверей увлекла его за собой… Бег по лесу, пение в общем хоре – все это так радовало сердце, однако где-то в пути он, похоже, слегка заплутал и теперь не знал, как вернуться назад… и хочется ли ему возвращаться.
Те, что в реке, стонали без умолку, проплывая мимо, покачиваясь, кружась в неторопливых токах воды. На миг над волнами мелькнуло лицо – человеческое, женское. Едва Отец успел разглядеть совершеннейшую пустоту ее взгляда, женщина вновь ушла в глубину.
– Что ж, я готов, – со вздохом сказал Отец. – Готов присоединиться к вам.
– Нет. Не готов, – возразил кто-то рядом.
Рядом с Отцом лежал на костях кабан, кабан с небольшой огненной сигиллой над головой, кабан о трех глазах (третий – посреди лба, все три полны печали).
– Ты уж который раз говоришь так, однако до сих пор здесь, – добавил кабан, слаженно заморгав всеми тремя глазами. – К чему кривить душой? Признайся: ты просто боишься.
Отец сокрушенно крякнул.
Серому, будто прибрежный ил, безволосому, кабану недоставало уха, ноги, хвоста, а еще всех зубов, кроме огромного бивня, торчавшего из уголка пасти. Казалось, он разваливается на части, медленно, но верно рассыпается в прах.
– Вот эта река – Лета, – сказал кабан, шумно принюхиваясь к воде. – Река неприкаянных душ. Она приносит забытье всякому в ней утонувшему.
– Об этом ты мне уже рассказывал, – ответил Отец.
– Да ну?
– Рассказывал, и не раз.
– Хм-м-м, тревожные вести. Похоже, чем дольше я здесь, тем становлюсь забывчивее. Надо бы искупаться, прямо сейчас, сию же минуту, пока не запамятовал, что за этим сюда и пришел.
Однако в воду кабан не полез, а просто вновь опустил морду наземь.
– Ты вот что объясни, – сказал Отец. – Зачем я здесь?
Кабан склонил голову на сторону.
– А вот теперь уже ты повторяешься. Сам как полагаешь, зачем?
Вздохнув, Отец вновь устремил взгляд к реке и задумался, что означает «забытье». Так прошел час, а может, и день, а может быть, и неделя.
Шаги. Быстрые. Кто-то спешит к реке.
Отец оглянулся.
– Что там? – спросил кабан.
– Кто-то сюда идет.
Кабан огляделся, принюхался.
– Я ничего не слышу.
Поднявшись на ноги, Отец разглядел в отдалении призрачную фигуру, направляющуюся к ним. Человек… женщина… только черт лица не разобрать. Шла она быстро, словно летела, не касаясь ногами земли.
– Это она?
– Кто?
Отец указал на идущую.
– Вон же. Это она, та женщина… Абита.
– Нет там никого. Тебе просто мерещится.
Проходя мимо, женщина остановилась, беспокойно заозиралась по сторонам.
– Ты что здесь делаешь? – прорычал Отец.
Но женщина, словно ничего не слыша, уставилась куда-то за его спину, а затем, словно чем-то испуганная, птицей метнулась прочь.
– Ну, все! Довольно ты мне досаждала! – рыкнул Отец, пустившись в погоню.
Бежал он быстрее, однако чем ближе, тем туманнее становились ее очертания. Настигнув бегущую, Отец ухватил ее за плечо, и в тот же миг женщина исчезла, как не бывало.
