тела. Это невозможно. Попросту не хватит времени.
— Ладно. Будь по-твоему, — согласился Уоринг. — Тогда пятница.
— Боже, ну что вы творите! — Деннис Арнольд медленно покачал головой. Он чувствовал, как внутри растет тяжесть бессонных ночей.
— В пятницу, Деннис, — повторил премьер-министр. — Именно в пятницу.
Арнольд надул щеки и с шумом выдохнул.
— Ладно, — кивнул он, — если вы говорите, пусть будет пятница.
Глава 12
Высадив Кэла, чтобы он мог забрать свою машину, Джеймс поехал домой, быстро принял душ, побрился и надел воскресный костюм. Он сварил кофе, собрал почту за последние два дня, чтобы почитать за завтраком. Ничего интересного в газетах не попалось, все сообщения так или иначе касались смерти короля Эдуарда и мелких дрязг по поводу подготовки к похоронам, разгоревшихся благодаря стараниям лорда Роутса.
Одна фракция хотела, чтобы король был тихо кремирован в ходе частной церемонии, другая выступала за проведение настоящих государственных похорон с погребением в Вестминстере и соответствующими церемониями; третья группа агитировала за менее дорогой, но не лишенный вкуса компромисс. Дискуссия обострялась тем, что времени оставалось совсем мало, поскольку похороны назначили на субботу.
Джеймс сложил газету, налил себе еще кофе, чтобы не заснуть, и направился в город. Когда он туда добрался, небольшая посыпанная гравием парковка рядом с церковью оказалась почти полна, но он все же отыскал местечко. Служба уже началась, поэтому Джеймс тихонько проскользнул внутрь и сел на скамью в конце зала. Быстро оглядевшись, он с разочарованием отметил отсутствие Дженни и ее семейства, и успел удивиться, насколько его опечалил этот факт. Церковь Святой Маргариты — старая церковь; Джеймс был ее неизменным прихожанином. Его родители ходили сюда, здесь его крестили. На его памяти церковь знала только двух настоятелей: доктора Хиллари Олифанта и преподобного Рэймонда Орра. Оба прослыли истинно верующими и, казалось, стояли на своих местах незыблемо, как окрестные холмы: такие же мягкие и податливые на первый взгляд, и такие же твердые духом, как гранит в основании холмов.
Отец Джеймса, то есть человек, воспитавший его как сына, походил на них, и Джеймс надеялся, что когда-нибудь сможет стать таким, как они.
Один из служек — добродушный старый дурачок по имени Гас — увидел Джеймса, когда тот вошел, и тут же направился к нему, держа в руках газету.
— Привет, капитан Джеймс, — сказал он, протягивая мозолистую руку. — Слыхал, вы были в Лондоне?
— Привет и тебе, Гас. — Они обменялись рукопожатием, и в это время органист запел гимн, избавив Джеймса от дальнейших объяснений. Прихожане поднимались, чтобы петь стоя, и Гас отошел, чтобы не травмировать Джеймса своим голосом, который, надо сказать, совершенно не был приспособлен для песнопений.
За гимном последовали другие песни и молитвы, а также длинная и слегка заковыристая проповедь, которую Джеймс слушал вполуха, пока Орр не добрался до Послания к Коринфянам: «Ибо кто отличает тебя? Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил?» [1 Коринф. 4:7.]
Хотя он знал, что это всего лишь его воображение, Джеймс не мог отделаться от мысли, что преподобный Орр смотрел прямо на него, когда читал: «Вы уже пресытились, вы уже обогатились…»
Пока шла служба, Джеймс пытался погрузиться в давно знакомый ход службы, успокаивающие приливы и отливы древней литургии. Однако каждый раз, когда он начинал расслабляться, тут же слово или образ запускали цепную реакцию, и изнутри вновь поднималось смятение.
Почему, спрашивал он себя, они поют ««Коронуйте его множеством корон» именно в это воскресенье? [«Коронуйте его множеством коронами» — гимн 1851 года; авторы Мэтью Бриджес и Годфри Тринг.] Почему исполняется гимн «О, поклоняйся королю», а не, скажем, «Благословенны узы, что связывают» или какой-то другой гимн, который все равно часто поют? И почему пастор продолжает говорить о верховной власти?
Кончилось тем, что Джеймс отбросил напрасные мысли и просто взмолился: «Боже, помоги утопающему. Я же не хочу захлебнуться, Господи, и сейчас мне не помешала бы рука помощи».
К концу богослужения он был только чуть менее взволнован, чем в начале. Раньше он с удовольствием задерживался после службы, чтобы поговорить со старожилами и другими прихожанами, большинство из которых Джеймс знал всю жизнь, — но сегодня его совершенно не тянуло к разговорам. Едва отзвучал последний гимн, он сразу направился к дверям. Пастор, всегда быстрый на ноги, оказался у выхода раньше.
— Джеймс, мальчик мой! — Хорошо поставленный голос настоятеля заполнил вестибюль, его слышно было даже на церковном дворе. — С приездом! — он схватил руку Джеймса и от души потряс ее. — Ну и как там в Лондоне?
Джеймс про себя охнул. Конечно, все в Бремаре уже знали о его путешествии. Мать Дженни, несомненно, рассказала соседям, а оттуда слухи расползлись по всему городку. Даже в долине, где основными разносчиками слухов выступали бродячие лудильщики, вести не так быстро облетали округу.
— Вы же знаете этот Лондон, — Джеймс пожал плечами, — шумно, дорого, бестолково. Я старался не задерживаться.
Пастор кивнул с улыбкой.
— Да, как бы далеко мы не уходили, вернуться домой всегда приятно, — сказал он. — И я всегда рад видеть тебя в воскресенье. Благослови тебя Господь, мой мальчик.
Он отвернулся от Джеймса, чтобы поговорить с другими прихожанами; они уже образовали маленькую очередь. Джеймс поспешно прошел к машине и быстро уехал, чтобы не обсуждать бесконечно поездку в Лондон.
Между быстро летящими по небу облаками мелькали клочки высокого голубого неба. День, наверное, будет ясный. Джеймсу меньше всего хотелось сегодня оставаться наедине со своими мыслями, и тут кстати он вспомнил приглашение Агнес на воскресный ужин. А что? Пожалуй, стоит пойти.
Он не торопясь ехал через город, размышляя, стоит ли сначала позвонить или просто прийти. В приходской церкви Бремара заканчивалась служба. Немногочисленная паства гуськом потянулась на церковный двор. Старшие прихожане старались не обращать внимания на трех подростков-игроков в гольф, тащивших свои тяжелые сумки к старому гольф-клубу. Ребята-язычники громко переговаривались на ходу, не замечая неодобрительных взглядов пресвитериан.
Обычный воскресный день в Шотландии, но вид клюшек для гольфа заставил память Джеймса встрепенуться. Он повернул к городскому полю для гольфа, припарковался и вошел в крошечный дощатый клуб.
— Говард Гилпин, случайно, не здесь? — спросил он худощавого юношу за стойкой.
— Старый Говард? — отозвался тот. — Да, конечно.
