Многие животные даже не размножаются в неволе. Это рефлекс, Наивушка. Свобода — это рефлекс, это сильнее нас. Без свободы чахнет и человек, без свободы жить не хочется, поэтому ищут и детки, и бабки, как от соглядатаев и автоматчиков увильнуть. Сейчас неволит страх, ограничивает, все выжить хотят. Необразованные верят тем, кто тысячу раз обманул, потому что хоть кому-то надо верить, а некому. Звёздному небу не слишком-то поверишь! Раскидали всех, разъединили. Мужиков развезли кучками по всей территории, чтобы не было единой силы, некому было в морду обидчику дать, теперь за женщин и детей принялись. Но нет такой силы, которая долго сможет всех и каждого дурить. Человек не зря на верхушке пищевой цепи оказался. Вырулят, дай только время! На то мы и люди…
— Нет у меня времени, мам, нет! Ладно мы — у меня через шесть месяцев ребёнок родится. Ему как жить?
— Это от тебя зависит, как ему жить!
— Ты опять! Ну что, что я-то могу, что? Может быть, они «там», если у них всё хорошо, что-то придумают и спасут нас. Только на них надежда! — крикнул Наив.
Мама встала и демонстративно ушла на кухню ставить чайник, оставив его одного на самом пике злобы, замешенной на отчаянии. Вдруг что-то в голове его щёлкнуло, словно плотину прорвало, зыбкие контуры и размазанные очертания мыслей стали чётким и яркими, и Наив побежал за ней следом.
— Я понял, что мне мешает! Понял! Мне мешает непонимание происходящего. Я не знаю, что происходит там, за границей, на самом деле. Тому, что нам говорят, не верю, тому, что там обычная жизнь, тоже не верю. Ничему не верю. Потому и не знаю, что делать. Раньше я был близок к уверенности, что надо выйти туда через коридор. Теперь нет. Да и без Веар я никуда не пойду, и без тебя! Я тупо сижу и жду, чтобы меня спасли какие-то загадочные «они»! — выпалил он.
— Во-о-от, это уже ближе к правде. Нет никакой беспомощности, есть непонимание. Если чего-то не знаешь, то придётся это узнать. Другого выхода нет. Думай не о том, как спасти мир и нас с Веар заодно, а о своём ближайшем шаге, — вздохнув, с облегчением сказала мама.
— Для этого нужно или пообщаться с тем, кто там был, или самому там оказаться. Тем якобы возвращенцам, которых в шоу показывают, я не верю — по всему видно, что актёришки. Снова упор в стену.
Мама вопросительно посмотрела на него, требуя объяснений.
— Узнать не у кого, а сам я туда попасть не могу…
— Это ещё почему?
Наив сначала хотел сказать, что коридора же нет, но на языке вертелось другое:
— Я не могу вас с Веар тут оставить. Это опасно!
— Ага. И что ты сможешь тут сделать, если меня отправят на рудники, а у Веар отберут ребёнка? Что?
— Ничего. Разве что в морду кому-то дам со злости… — признался Наив сам себе.
— Тогда почему ты ещё здесь?
— Потому что пока не знаю, как оказаться там…
— Что и требовалось доказать. Во всяком случае, от «ничего не могу» и «жду, что нас всех кто-то спасёт» мы пришли к чему-то, за что можно подержаться. Значит, Бармалей не пройдёт!
Через несколько дней Веар прислала фотографии с морскими пейзажами. Писала, что у них всё хорошо, но приезжать к ним нельзя, потому что боятся инфекций. Их держат за забором на самом берегу, она гуляет у моря, читает и ругается с Дуррой. Домой до родов отпускать не будут. Вокруг сплошные беременные бабы, туповатые и капризные, как и она сама. Живут по шесть человек в комнате, что очень неудобно. Цапаются каждый день. А ещё написала так: «Ты делай, это сейчас самое важное. Я всё пойму. С нашей мамой я переписываюсь “между нами девочками”, от этого полегче. Мы с ней заранее о многом договорились». «Ничего себе! Заранее они договорились! Откуда знали-то? Коварные всё же эти женщины существа!»
К концу недели Наив попросился добровольцем на строительство стены. Теперь оставалось только скрестить пальцы, чтобы попасть «в правильное место», где можно будет многое разузнать.
XXX
III
Страх. Всего лишь эмоция, которая накатывает, когда рефлекс свободы вступает в равный бой с инстинктом самосохранения, но какая надоедливая и приставучая! Днём Наив был полон решимости действовать. Мысли в голове стали кристально ясными: «Понять, что на самом деле происходит за границей. Если там всё ОК и нас просто решили захлопнуть в стране, как в клетке, и выдрессировать до послушания, то искать пути, как переправиться отсюда вместе с мамой и Веар. Если “там” на самом деле не айс, уходить жить в леса. Без связи, без интернета, реально становиться пещерными людьми, свободными людьми без Агафий-надзирательниц из Мира чьей-то Мечты. Начинать цивилизацию практически с нуля, но жить людьми, а не марширующим в стойлах скотом».
Он купил «левый» телефон у перекупщика, спрятал его в подъезде одного из соседних домов и ходил туда искать информацию в сети: невычищенные цензурой обрывки сообщений о том, как люди уходят через границу болотами, тайными тропами, но никто не знал доподлинно, дошли ли, потому что взять с собой всевидящий телефон было просто невозможно, да и незачем. Дорога в одну сторону, почти как в коридор. Иногда находил сообщения, что перелётные птицы принесли из тёплых краёв прикреплёнными к шее фотографии и флешки «оттуда», с картинками благополучия. Это вполне могло быть правдой, потому что в городе с ранней весны действовали «птичьи команды», отслеживающие, не тащат ли птицы на себе чего-то. В подозрительных птичек стреляли дротиками, и тогда Наив думал, что это одно из проявлений всеобщего помешательства, типа шапочек из фольги. Всех предупредили, что могут быть провокации: присылают «весёлые картинки» и контейнеры, похожие на флешки, на самом деле заражённые опасными вирусами, поэтому птиц «руками не трогать». Торопили строить защитную стену, чтобы избежать подобных «пернатых террористических актов».
Когда наступал вечер, прежде чем вымотанный мыслями и тюками Наив проваливался в сон, страх регулярно являлся к нему незваным гостем, крепко брал за горло и совал в голову совсем другие мысли: «Всё это очень опасно. Понятно, что я рискую собой и могу быть “выдворен” в никуда по новым законам — это всего лишь я, это можно пережить или не пережить — не суть важно. Но как быть с мамой, у которой здоровье уже не очень, и как быть с беременной Веар, которую придётся просто украсть и
